Вой лишенного, или Разорвать кольцо судьбы

— Все, идите, идите, — торопила их хозяйка, указывая рукой на лестницу. — Спуститесь, и вправо до конца улицы, а там вдоль стены до ворот. Сеновальня прям у загонов. Мимо не пройдете.

— Спасибо тебе, женщина… — принялся благодарить пожилой человек.

— Идите, и не ворачивайтесь, — остановила его женщина. — Боги с вами.

— Не вернемся, не бойся, — успокоил женщину Лутарг и подтолкнул старика к выходу. — Не потревожим более.

Мужчина усмехнулся облегченному вздоху женщины, а Нала, смотревшая как уходит странный незнакомец, думала о том, что всегда будет помнить этого путника, но никогда больше не увидит.

От этой мысли девушке стало грустно, а на глазах отчего-то выступили слезы.

На пути до западных ворот Синастелы мужчины молчали. Дважды им пришлось таиться от караульных, несущих службу в районе пристенков. Один раз — от подвыпивших гвардейцев, наплевавших на обязанности ради успокоения души. И все это время Лутарг ощущал душащие других людей объятья страха, пропитавшего городской воздух своими испражнениями.

Он хорошо знал этот запах, и среди многих смог бы отличить его. Запах дрожащих коленей — как любил повторять Гурнаг.

Таковой была излюбленная присказка вернувшегося со смены надсмотрщика, жаждущего получить разрядку за счет своей покорной игрушки.

Когда мужчины укрылись за стенами сеновальни, глашатаи прокричали полночь.

— Успели до смены караула, — проворчал Сарин, выискивая место для отдыха. — Хоть тут свезло.

— Свезло? — хмыкнул Лутарг, и щеки старца покрылись пятнами смущения.

— Привык уже, — бросил он в ответ на укор.

— Так уж и привык? То так скажешь, то эдак. Забываешься.

Выбрав пологое место, Лутагр расстелил плащ поверх прелого сена, и, наплевав на насекомых и слизней, наверняка заведшихся в слежавшейся куче, вытянулся во весь рост на убогой постели.

— Выспаться надо, — сказал мужчина, положив руки под голову.

За зиму сеновал изрядно опустошили, а то, что осталось от прошлогоднего запаса, стало непригодным для кормления скота, и потому, устроившимся на ночлег путникам, можно было не опасаться нежданных гостей.

— Может, и забываюсь, — ответил старик, устраиваясь рядом, — но только с тобой. Ты для меня, как напоминание.

— Напоминание о чем?

— О долге и верности, — едва слышно отозвался Сарин. — Когда-то я служил у твоего деда. Это было давно…

* * *

Закрывшись в своих покоях, Таирия разогнала всех прислужниц и вновь окунулась в чувство вины, не переставая корить себя за глупость и самонадеянность.

Когда дочь ворвалась в покои отца и потребовала освободить тетушку и не мучить ее более, вейнгар сначала побледнел, под стать своим парадным одеждам, а потом взорвался. Таким, она его не видела никогда.

Таирия испугалась, ведь родитель в жизни не повышал на нее голос, а тут вдруг прикрикнул, оттолкнув и, пылая гневом, направился в покои невольной затворницы.

Как он кричал, как ругался — Ири хотелось прикрыть уши, чтобы не слышать.

Вейнгар обвинял тетку, что она настраивает против него дочь, рассказывая всякие небылицы, плетет интриги для свержения брата. Твердил, что сестра продалась врагу, и что зря пожалел ее тогда, а нужно было отправить вслед за выродком в яму.

Мужчина бушевал, а тетушка лишь сочувственно на него смотрела. Она не отрицала своей вины, не пыталась остановить поток обвинений, а с тихой печалью жалела сводного брата, от чего Таирии стало еще боязней.

Что-то странное было во всем этом, странное и страшное, о чем теперь, слушая, девушке знать совсем не хотелось, но и сладить с разъяренным отцом она не могла.

Прижавшись к стене, Ири наблюдала, как вейнгар схватил женщину за горло, как сжались отцовские пальцы на вечно бледной коже тетушки. Слышала, как та прошептала: "ты погубил себя Матерн". Видела, как безвольное тело названной матери упало на пол, проклятое ее отцом.

После этого Таирия не могла спать много ночей.

Глава 6

Слушая медлительное, с множеством подробностей и отступлений повествование старика, Лутарг сперва дивился, какое отношение эта безрадостная история имеет к нему.

Она напоминала ему одно из тех сказаний, что по просьбам каменщиков заводил вечерами Рагарт, сидя у стены и глядя подслеповатыми глазами в темноту пещеры. Оно могло длиться часами, растягивалось на несколько вечеров и неизменно заканчивалось чем-то очень унылым и неотвратимым, под стать жизни слушателей.

Лутарг любил поприсутствовать на этих занимательных посиделках, удивляясь, откуда проведший полжизни в Эргастении Рагарт может знать такое множество разнообразных легенд.

Возможно поэтому, по привычке, Лутарг слушал своего спутника отвлеченно, представляя в картинках то, о чем говорилось. И только позже, когда Сарин все чаще стал упоминать имя Лурасы, мужчина встрепенулся и стал примерять на себе новую, непривычную для него роль — роль сына.

Как оказалось, любимым ребенком он пробыл совсем недолго, всего лишь шесть с половиной лет, а затем в один миг лишился всего — и звания, дарованного ему от рождения, и семьи.