Однако для человека, глядящего на мир глазами Волынина, ничего странного или противоречивого здесь не было. Для управленца, оказавшегося в свое время в самом эпицентре абсолютно системы власти абсолютно азиатской, выстроенной в Великоволжском крае, никаких сомнений здесь быть не могло. Его шеф губернатор Агарков пользовался всеми почестями, всеми привилегиями, всеми атрибутами власти восточного деспота, этот «волжский баши», как его окрестили газетные острословы, превратил Великоволжский край в каганат, и даже суверенитет федеральной власти в 90‑е он признавал скорее формально. Для того, кто находился всего на одну ступеньку ниже этого самодержца, единственной и подлинной целью жизни могло стать только восхождение на трон Великоволжского падишаха. И какими пресными и скучными должны были казаться после реалий Великоволжского каганата московские кулуарные будни, какими полинялыми казались федеральные ковровые дорожки. Ведь в этих кулуарах Волынин был не то что вторым — он явно не попадал даже в первые два десятка. Здесь он вынужден был часами просиживать в приемных больших людей, ожидая, когда его соблаговолят пригласить. Здесь ему порой приходилось вести витиеватые и бессмысленные переговоры, а еще вежливо улыбаться и любезно раскланиваться. Но дело было даже не в скромной роли, которую он играл в федеральной политической системе. Здесь, в Москве была совсем другая культура, другая эстетика и другая философия отношений. Здесь, существовало множество придворных кланов, олигархических групп, здесь двенадцать ведомств носили погоны, и каждый мало–мальски приближенный к федеральным чертогам считал себя исключительным носителем права на жизнь и смерть, здесь никто не мог рассчитывать на подобрастные взгляды снизу вверх. Разумеется, за исключением очень ограниченной группы лиц, находящихся на самом верху пирамиды властной вертикали. Но узок круг их, и страшно далеки они… Так же, как далеки и недоступны кремлевские звезды… И возвращение на историческую родину в качестве полновластного ее правителя становилось целью существования. Только этим в глазах вице–спикера был оправдан его переезд в Москву, который он считал кратковременным загибом, призванным привести его к конечной цели — Великовожскому трону.