Пока шли эти переговоры, принесли и другие угощения. Сейид начал хватать еду со всех тарелок, время от времени спрашивая Али: "Что это за еда, а что это?" Он ел не останавливаясь, пополняя свою миску всем, что попадалось ему на глаза. Насытившись, он взял приятеля за руку.
— Потопали вниз.
— Послушай, я настолько сыт, что и горошины не в состоянии больше проглотить.
— Не обязательно есть! Просто посидим, посмотрим на людей, послушаем, о чем говорят. А может, чего и съедим, орешков, кусочек мясца… На свадьбы-то нас приглашают раз в двадцать лет.
Они побежали вниз, присоединились к другому кругу людей, но он оказался для них не таким интересным, как первый. Сидевшие за столом лениво болтали о пустячных вещах. Отсюда приятели пошли в большой шатер.
Там музыканты и певцы уже занимали свои места. Раздавался нестройный хор настраиваемых инструментов, Певец — Абду Зияда — был одет в черную пару, точно такую же, как была у Шеххаты. Лицо у него было темным, морщинистым, изрытым оспой. Он то и дело облизывал губы, язык его двигался так, как будто он что-то сосал. Со всех сторон кричали, прося исполнить ту или иную песню. Певца дружно приветствовали, он отвечал, высоко подняв вверх обе руки. Он кивал головой на каждую просьбу.
— Спою… Обязательно… Услышишь и эту песню…
Оркестр настроил инструменты, и певец запел известную песню, обращаясь к одному из сидевших. Это был своеобразный гимн хорошим, добрым людям. Пел он так медленно, так растягивая слова, что они были совершенно непонятны слушателям. Певец давал им возможность домысливать содержание песни на свой вкус. Тем не менее певцу бурно захлопали, со всех сторон неслось "браво!" Трудно объяснить, почему так шумели слушатели. Или песня им была по душе, или уж так заведено — не обижать певца холодным приемом. Во всяком случае на всех очень подействовала шумная атмосфера в шатре. На лицах появились улыбки — признаки большого довольства. Абду Зияда с еще большим воодушевлением распевал непонятные слова.
Между певцом и слушателями установился тесный контакт. Они подпевали ему кто как мог. Восторги лились через край. Но тут все услышали громкий хохот, раздавшийся у входа в шатер. Он заглушил и оркестр, и певца. Среди хохота послышался крик:
— Объясните нам — что за сборище?
Певец замолчал, присутствующие обернулись на голос. В шатре воцарилась напряженная тишина. Гости с удивлением узнали в кричавшем муаллима Али Дангаля. Лицо его выражало отвращение. Муаллим Изз беспокойно забормотал:
— Видно, двойную дозу гашиша выкурил и кочевряжится. Дай бог, чтобы вечер закончился нормально!
Дангаль снова заорал:
— Что уставились? Молчите, словно вас божья кара настигла. И "пожалуйста" сказать не в состоянии? Если нас не приглашают — сами зайдем. Пошли, мужики, посмотрим! Уступите дорогу! Пройти дайте!
Перед ним расступились. Дангаль вошел, за ним еще несколько человек. Лицо Хишта налилось кровью. Он вскочил, но Шуша его задержал:
— Сиди… Сам не лезь… Пусть себе сидит. Пусть праздник закончится по-хорошему.
Затем Шуша обратился с приветствиями к вошедшим:
— Проходите, пожалуйста, приятель! Добро пожаловать! И вы садитесь, отдохните, послушайте.
Дангаль не удостоил его ответом. Он взгромоздился на помост и замахнулся палкой, угрожая певцу. Хишт снова вскочил со своего места. Но и тут Шуша остановил его:
— Сядь ты наконец! Разве не знаешь этого болтуна и проходимца? Лучше всего его выпроводить по-хорошему, без шума. А то весь вечер испортит.
— Это кто болтун и проходимец? Я?! Да я тебе брюхо распорю и кишки выпущу! Настроение вам испорчу?! В куски искромсаю бездельников!
— Чего расходился? Успокойся. Совесть имей! — заговорили со всех сторон.
Подойдя к Дангалю, Шуша попробовал его успокоить:
— Садись, пожалуйста! И вы все, гостями будете!
Но Дангаля распирало от воинственности и желания поиздеваться над кем-нибудь.
— Эй, Абду! Это ты тут поешь? Ух, как вознесся! Бедный бубен, целую ночь аккомпанировал такой бездарности! А я чем не певец? Чем я хуже тебя? Пойди прочь, уступи мне место!
Певец вопросительно смотрел на сидевших: "Уходить или кто спасет меня от позора?!" Тут Хишт окончательно потерял терпение. Выхватив из кармана длинный нож, он бросился к обидчику.
— Пустите меня! Ах, собачий сын, я ж тебе кишки сейчас выпущу! Не знаешь, что ли, у кого радость?! Пустите меня!
На его пути снова встал Шуша, схватил Хишта за руки.
— Хоть ты не галди! Убери нож! Чего размахался? Постой, я знаю, как научить его уму-разуму.
— Говорю тебе — пусти! Невмоготу!
— Это еще что за баба там раскудахталась? Кто…
Дангаль не успел договорить. Шуша схватил стул и с быстротой молнии швырнул его в лицо буяну. Затем как стрела метнулся и сильно ударил Дангаля в бровь. Брызнула кровь.
Удар был внезапный. Все ждали, что драка завяжется между Хиштом и Дангалем. Шуша выступал в роли миротворца. Никто не ожидал, что именно он начнет драку.