И тут он увидел ее, распростертую на молитвенном коврике. Она читала вечернюю молитву, беспрерывно повторяя: «Салям алейкум, салям алейкум!»
Сейид решил, что приветствие обращено к нему, и ответил:
— Ваалейкум салям, благословение и молитва аллаха! Ты еще замаливаешь свои прегрешения? И что же это были за грехи? Неужели ты была грешницей?
Старушка тяжело поднялась, свернула коврик. Ее лицо озарила добрая улыбка. Она сказала в ответ:
— Что ты так шумишь, озорник? И не стыдно тебе? Ведь люди спят, им нужно хорошо отдохнуть от дневных забот.
С деланным раскаянием Сейид отвечал:
— Ты обиделась на меня, госпожа моя? Правда, есть за что. Дай я поцелую тебе руку.
Он взял руку бабушки, но она притянула внука к себе, нежно обняла его и со смехом сказала:
— Разве на тебя можно обижаться?! Что будешь ужинать?
— А что у тебя есть?
— Чечевичная похлебка, которую дала нам твоя тетка Умм Али, немного сыру и арбуз.
— А похлебка с жареным луком?
— Ну, конечно.
— А я не люблю жареного лука.
— Так выбери его!
— И похлебку я терпеть не могу!
— Тогда поешь сыру и арбуза.
— А ничего другого нет?
— Чего тебе еще? Может быть, чего-нибудь поджарить?
— Не надо.
— Послушай, внучек, сходи к Закие, попроси у нее немного муки и примус, а я сделаю тебе оладьи.
— Маслин хочется.
— Вечно ты споришь со мной. Я говорю тебе правый, а ты мне — левый, я тебе — черный, а ты — белый. На-ка вот тебе полпиастра и ступай купи себе что хочешь.
Старушка засунула руку за пазуху, вытащила оттуда платок, в который было завязано несколько монет, и одну из них дала внуку. Парнишка схватил монету, стремглав выбежал на улицу и устремился к бакалейной лавке Шеха.
— Дядя Шеха, дай мне на три миллима[9] маслин, на миллим — карамели и на миллим — арбузных семечек.
Шеха не успел протянуть руку за маслинами, как услышал:
— Послушай, что я тебе скажу. Маслин хватит и на миллим. На другой миллим дай лучше земляных орехов.
И только Шеха попытался выполнить требование своего клиента, Сейид снова крикнул ему:
— А почем у тебя палка сахарного тростника? — и он показал на связку, стоявшую недалеко от прилавка.
— Два миллима, — ответил с раздражением бакалейщик.
— А по миллиму есть?
— Как не быть.
— Тогда сделаем так: ты мне дашь на миллим маслин, а на остальные четыре — сахарного тростника, арбузных семечек, земляных орехов и карамели.
— У меня нет маслин ценой в миллим.
— Это как же так нет?
— Если я говорю нет, значит, нет таких маслин.
— А почему ты не продаешь маслин по миллиму ценой? Раз есть за два миллима, то должны быть и за один. Раздели двухмиллимовую монету пополам и получишь два отдельных миллима. Разве это так сложно?
— Не морочь мне голову. Раз я сказал нет — значит, нет. Ты меня, надеюсь, понимаешь?
— Не шуми. Обойдусь без маслин. Дай тогда леденец.
Собрав покупки, Сейид быстро побежал домой; войдя во двор, он кликнул бабушку:
— Послушай, Умм Амина!
А та сидела на тряпичном пуфе в прихожей, прислонившись к разваливающейся тахте. По обыкновению она была погружена в море печальных мыслей. Из этого состояния ее мог вывести только внук. Никто, кроме Сейида, не мог заставить ожить ее душу, светиться лицо.
— Ты что, внучек?
— Посмотри, что я принес!
— Что бы это могло быть?
— Целую кучу всякой всячины. Ты сможешь и поесть, и пососать, и полущить. И все это за каких-то полпиастра!
— Что ты сказал, что?
— На, потрогай. Можешь поесть земляных орехов, пососать леденец и сахарный тростник, полущить арбузных семечек. И все это богатство я купил за полпиастра.
— Пустые все слова говоришь, внук. Ты принес маслин, которыми хотел поужинать, или нет?
— Конечно, нет.
— Так чем же ты будешь ужинать?
— А что у тебя есть?
— Опять двадцать пять! Я же тебе уже сказала, что есть похлебка, сыр и арбуз. Ты сказал, что тебе все это не нравится. Поэтому ты пошел за маслинами.
— Э, да ладно. Поем что есть. Похлебку, арбуз — мне все равно.
— Бог тебе судья! Вместо того, чтобы покупать бесполезные вещи, ты мог бы сэкономить монетку. Всяк так и скажет тебе. Да что говорить — сама виновата, что дала тебе денег.
— Велики деньги!
— Ну, да ладно, что пропало — того не вернешь.
— Не будем больше об этом говорить. Может быть, возьмешь леденец или арбузных семечек?
— Ешь уж сам, надо же чем-то наполнить живот.
— Бабушка, мы же договорились — хватит об этом, не расстраивайся. Дай я тебя поцелую.
Сейид схватил седую, покрытую черным платком голову бабушки и поцеловал ее. Старушка рассмеялась. Парнишка и не ожидал другого. Так бывало всегда, когда бабушка ему за что-нибудь выговаривала. Старушка снова заговорила:
— Подожди набивать желудок безделицей. Поешь сначала.
— Очень мне нужен ужин.
— То есть как не нужен? Ты что же, собираешься спать с пустым животом? Нечего, нечего. Пойди на кухню и принеси похлебку, сыр и арбуз. Да захвати и для меня миску. Поужинаем вместе.
Не успел Сейид двинуться с места, как услышал тяжелые шаги во дворе. Он застыл от неожиданности. Это был, конечно, отец. В чем дело? Так рано он никогда не возвращался из кофейни. Наверное, он хорошо заработал и несет что-то вкусное.