Вода в решете. Апокриф колдуньи

Я отвергаю далее обвинение в том, что я лукавым уговором привела своего брата Вироне к мысли объявить себя наследником графа Дезидерио и младшим из его сыновей, тем, кого звали Корво[11]. В нашей деревне его до сих пор помнят по черным волосам и голосу, в котором даже в минуты величайшей веселости звучал зловещий тон, словно он заранее предчувствовал свою преждевременную смерть, наступившую на берегу Тимори, когда он вместе с братьями вышел навстречу людям короля Эфраима. Но все это не имеет никакого отношения к Вироне, потому что, как я уже говорила, я помню тот день, когда мой брат выскочил из материнского чрева на свет, красный и яростно орущий. Поверьте, в тот день не нашлось ни одного мужчины – будь то сын великого синьора или бродячий мастер, тянущий проволоку, – чтобы подхватить его из-под ног моей матери и назвать своим сыном. Так что будьте уверены, что не я посеяла эти зерна безумия, отчего ныне половина гор стремится встать на сторону Вироне против солдат герцога.

Подтверждаю, что до меня дошла весть, что войска герцога уже приближаются, чтобы поддержать этот почтенный трибунал в его миссии. Почему вы так вздрагиваете, вы же не думали, что железные прутья темницы лишат меня рассудка? Нет, синьор, сестрица-жаба мне шепнула, а брат-нетопырь договорил остальное, и вы не скроете от меня своих намерений. Я знаю, чем оплачены воск и печать на приказе герцога, разрешающем вам преследовать на нашей земле ересь, хотя, по сути, вы даже не имеете права ступить на нее. Ибо не забывайте, что предки графа поклялись отдать Интестини в бессрочную аренду просветленным, чтобы они добывали вермилион и жили по своим законами в четырех поселениях, именуемых Червен, Кармин, Киноварь и Пурпур. Так оно и было, синьор, хотя вы сейчас вздрагиваете и прикрываете уши от истины, не понимая, что истина подобна горной реке: сначала она ничтожна и мелка, но со временем она перерастает в разрушительный поток. Поэтому все здесь, от чистильщиков конских крупов до управляющего шахтой, понимают, что вы прибыли в Интестини не из страха Божия и не ради помощи селянам, измученным проделками ведьм, и даже не из-за смерти этого бедолаги Рикельмо – и зачем только этот дурак вылез из монашеской кельи! Вас привела жажда вермилиона! Да, вы возжелали крови дракона, от которой сами же поклялись держаться подальше, ибо разве вы не отреклись от нее много веков назад, взвалив это бремя на плечи просветленных?

Нет, синьор, вам не придется снова подвергать меня мучениям, чтобы я со всей искренностью призналась, что мне ничего не ведомо о человеке, который был моим братом Вироне, а также о его честнóй компании из гротов Ла Вольпе. Будьте, синьор, уверены, что если действительно существовала женщина, которую именуют Лисицей и которая в самом начале – когда его сопровождали всего лишь трое беглецов, а стражники и прислужники отовсюду пытались лишить его жизни – распускала фальшивые вести на тракте, помогая изгнанникам улизнуть из ловушки, то это была не я. Я отрицаю, синьор, что меня назвали Лисицей, то ли из-за подбитого лисьим мехом капюшона, то ли из-за бесчисленных уловок и хитростей, с помощью которых она спасалась от преследования. Если же она существовала на самом деле, то о ее поступках расспроси`те скорее кого-нибудь из любовниц Вироне, потому что разбойникам, особенно таким дерзким и окутанным славой, легко сбить девушек с пути. Они могут одним взглядом скрутить веревку, а потом, накрутив ее себе на палец, потянуть несчастную и увести за собой очень далеко. Да, признаюсь, я слышала рассказы о скрытной, коварной спутнице Вироне, которую одни объявляли его матерью, другие – сестрой или любовницей. Но наша мать, как я говорила ранее, мертва уже много лет, а я забавлялась далеко отсюда, на берегу моря, когда человек, именующий себя Вироне, моим братом, вернулся в Интестини.