Во имя отца и сына

Златов кое-что соображал по части изобразительного искусства, особенно скульптуры. Вращаясь долгое время в кругу художников, прислушиваясь к разговорам, он поднатерся. Выдавая чужие мысли за свои, Матвей иногда даже высказывал свое мнение о произведениях. Златов был человеком весьма осведомленным о всех делах Союза художников, академии и других учреждений. Поэтому часто получалось так, что не Климов информировал Златова, а Златов - Климова. Информировал тенденциозно. Матвей не говорил неправды шефу, он просто замалчивал некоторые факты. В особенности, когда правда могла повредить интересам Златова. Он ревниво оберегал своего шефа от каких бы то ни было посторонних влияний, от нежелательных друзей. Климов полностью доверял ему, делился с ним не только творческими замыслами, но и многими сокровенными мыслями по житейским делам, спрашивал совета. В этих случаях Матвей осторожно, тонко предлагал различные варианты. Такая серьезность, степенность и неторопливость нравились Климову. В творческие дела скульптора Златов не вмешивался, не навязывал своего мнения, был беспристрастен. Во всяком случае, так казалось самому Климову.

Когда появилась статья Макса Афанасьева, Златов пришел в мастерскую злой и негодующий. С порога своим обычным тихим голосом он спросил сидящего в глубоком кожаном кресле Климова:

- Что ты решил делать с этим подонком?

Петр Васильевич понимал, что речь идет об Афанасьеве. Однако того, что Златов не только хорошо знаком с Максом, но и дружит с его отцом, он не знал. Климов коротко взглянул на Златова и ничего не ответил.

- Положение трудное, но не безвыходное. - Златов сел за письменный стол и положил руку на телефонную трубку. Можно было подумать, что у него есть выход. Стоит только кому-то позвонить - и все будет в порядке. У Климова повеселело на душе. Но Матвей не позвонил, а глядя поверх очков умными преданными глазами, сказал:

- Помочь может только маршал. Ты с ним говорил?

- Да, он мне звонил. Возмущен, мечет громы и молнии. Пришлось успокаивать, - Климов горько ухмыльнулся.

Златов поймал эту ухмылку.

- Хороший признак. Значит, ты не очень расстроен.

Климов заговорил, обращаясь уже не к Златову, а негромко, точно к самому себе. Это были мысли вслух:

- Этого надо было ожидать. И дело вовсе не в Максе, а в принципе. В его статье совершенно определенная тенденция. Идет она с Запада. Там аукнется, здесь откликнется. И сама метода - гангстеризм - тоже оттуда. Иностранного производства. Ты не согласен? - Климов сверкнул на Златова острым взглядом.

- Видишь ли, - глубокомысленно произнес Златов, не глядя на Климова. - Если мы хотим сосуществовать всерьез, то надо быть последовательными: нужны уступки с нашей стороны.

- В идеологии? - быстро спросил Климов. Кофейные глаза его округлились, излучая пронизывающий блеск.

- А как же иначе? Борьба разжигает страсти.

- Тебе не кажется, что ты несешь чепуху?

- Возможно, - легко согласился Златов, никогда не вступавший в спор с Климовым. Он умел скрывать свои мысли и чувства, симпатии и антипатии.

Пройдясь по кабинету тяжелой походкой, Матвей переключил разговор в другое русло:

- А тебе не кажется, что ты устал, что тебе надо отдохнуть?

- Нет, не кажется, - недовольно и резко ответил Климов. Отдыхать он действительно не умел, никаких санаториев не признавал. Расходовать драгоценное время на ничегонеделание, попросту сорить им считал недопустимой роскошью.

- Тогда тебе надо влюбиться, - посоветовал Златов, задумчиво и бесшумно шагая по длинному кабинету.

- Только этого мне не хватало. Особенно теперь.

- Именно теперь. Я был бы рад. Любовь помогает пережить любые неприятности. Что может быть сильнее любви! - Златов остановился и поверх очков тупо уставился на Климова.

- Можно подумать, что ты всю жизнь занимаешься этой проблемой. - По лицу Климова легкой тенью скользнуло подобие улыбки.

- Думай что хочешь. Твое право. А мое - думать, что ты вообще не способен на серьезные чувства. - Похоже было, что Златов "поджигает" своего шефа.

- А в кого влюбляться? - вдруг довольно живо спросил Климов. - Я не верю женщинам. С меня хватит!

Но слова его не воспринимались серьезно: в них звучала легкая ирония.

- Не надо уподобляться той пуганой вороне, которая боится куста. Если тебе однажды не повезло, это не значит, что все женщины такие.

- Все, - с деланной меланхолией сказал Климов.

- Ты говоришь чужие слова. И знаешь чьи? Посадова. Ему тоже не повезло, а время упущено, и вот он теперь зол на весь мир. А у тебя не все потеряно. Ты молод, интересен, знаменит. Пятьдесят лет - возраст любви. Любая девушка отдаст тебе сердце.

- В обмен на деньги?

- Зачем так? Я говорю о тех, которые полюбят тебя бескорыстно, как человека, как мужчину.

- Для меня этого мало, - отрывисто бросил Климов и встал. Теперь он говорил серьезно.

- А что еще тебе надо?

- Я хочу, чтоб она любила не только меня, но и мое искусство. Понимаешь - мое. Чтоб оно было для нее тем, чем для меня. Вот все это!