Во имя любви

Елизавета Михайловна и Федечка молча наблюдали за этой сценой обмена мнениями.

— Классика, — завистливо повторил Мошкин. — Хорошую роль ты себе отхватил.

— На то и главный режиссер.

На пороге комнаты, из которой несколько минут назад выплыл полуобнаженный Санчо, появилась Клавдия. Она, в отличие от своего бойфренда, уже была прилично одета и готова на выход. Правда, женщине еще предстояло накормить всех домочадцев незамысловатым завтраком на скорую руку, но для этого достаточно было только накинуть передник. Розгина всегда так поступала. А сегодня, судя по настрою Федора Павловича, завтрак и подавно обещал занять собой предельно минимальное время. Отстранив Александра в сторону, Клава вышла вперед и оказалась лицом к лицу с «полководцем». Открыто заглянула ему в глаза.

— А мне что, Лавр? — решительно спросила она, сгорая от жажды деятельности.

Лавриков был вынужден разочаровать боевую женщину.

— Клав, ты знаешь, малый бизнес дает стране ощутимый процент национального дохода, — совсем уж как поднаторевший в таких делах политик сказал он.

— Догадываюсь, что дает, — погрустнела Розгина. Уже по началу беседы становилось ясным, к чему клонит мужчина.

— Вот ты и давай стране на своем рабочем месте. — Федор Павлович обезоруживающе улыбнулся.

Такое радушие не сильно сгладило ситуацию. Оскорбленная в своих самых лучших чувствах, Клавдия набычилась и попыталась отыскать моральную поддержку в лице своей старинной подруги Елизаветы Голощаповой.

— Лиз, нет, ты видишь, с кем мне приходится существовать под одной крышей?.. — посетовала она на судьбу, но экономка Кирсановых только улыбнулась в ответ. Она уже успела более или менее разобраться во взаимоотношениях своих новых знакомых. — И сейчас еще кофий потребуют, спасибо, что не в кровать.

— А что? — Федор Павлович заговорщически подмигнул Голощаповой. — Чашечка кофе была бы очень кстати…

Розгина посмотрела на него испепеляющим взглядом и направилась за своим фартуком. Федечка, внимательно следивший за этой перепалкой, громко рассмеялся. На лестнице появился Иван Кирсанов.

Внутренняя решимость оставила Лавра, едва он оказался в салоне служебного автомобиля наедине с Иваном. Сидящий за рулем Николай не спешил вступать в разговоры. Занятый какими-то собственными мыслями и следящий за интенсивным движением на дорогах, Федор Павлович прекрасно понимал, куда они с мальчиком сейчас направляются. Это послужило проявлению двойственного чувства. С одной стороны, Лавриков твердо решил для себя, что зайдет в палату Ольги и снова будет любоваться ее неподвижным лицом. Но в то же время он и боялся этого. Опасался выдать свои чувства перед Кирсановым и, возможно, тем самым отпугнуть его. Заставить относиться к себе настороженно. Душевные переживания наполнили сердце бывшего криминального авторитета. Но и молчать, предаваясь самоедству, он тоже не мог. Хотелось поговорить с мальчиком о том, что больше всего занимало сейчас его мысли. И Федор Павлович решился, переступив через себя.

— Слышь, Вань… — Лавр повернул голову.

— А?

Кирсанов живо отреагировал на предлагаемое общение. Он тоже чувствовал себя отнюдь не на высоте. Молчание угнетало мальчика. Ему продолжали рисоваться мрачные перспективы, связанные с болезнью матери и с тем, что она, возможно, никогда не откроет глаз. Такое не просто пугало Ивана, а повергало его в граничащий с паникой ужас.

— Твои отец и мама… — Лавриков невольно запнулся, но тут же поспешил взять себя в руки, не отводя взгляда от голубых глаз мальчугана. — Они сильно любили друг друга?

— Ага, — охотно ответил Кирсанов. — Сильно.

Эти слова немного покоробили Лавра. А что он, собственно говоря, рассчитывал услышать? Что Иван скажет о взаимной ненависти между родителями? Глупо.

— И не ссорились никогда? — не отступал Федор Павлович.

— Еще как ссорились. — Припомнив что-то, Кирсанов прикрыл глаза и с улыбкой покачал головой из стороны в сторону.

— Но — любили?

— Очень.

Лавриков изумленно распахнул глаза. Рассуждения мальчика были одновременно по-детски наивны и в то же время пропитаны уверенностью человека, знающего, о чем он ведет речь. Кирсанов в этот момент невольно ассоциировался у Лавра с психологом по семейным отношениям. Те тоже состоят из сплошных противоречий, но безапелляционно высказывают профессиональную точку зрения.

— Ты как это определял? — полюбопытствовал Федор Павлович.

— Не знаю. — Иван пожал плечами. Чувства сложно объяснить словами. Особенно двенадцатилетнему мальчику. — В дом приходишь и… чувствуешь как-то. Вот и все. — Он простодушно улыбнулся в надежде, что его объяснение будет принято.

Лавриков был в смятении. Он понял, что хотел донести до него Иван, и от этого на душе стало еще более муторно. Нельзя сказать, что смелые мечты депутата растаяли как дым, но они уже рисовались ему не в столь радужном свете.

— И все… — машинально повторил он вслед за Кирсановым и погрузился в свои мысли, постичь которые Ивану было не по силам.