Люба долго подбирала слова, что придало ответу высочайшую ценность. А потом случилось то, чего она сама искренне надеялась не увидеть вживую. Глаза ее остекленели, испугав каждого достаточно, чтобы, последовав за ее вниманием, лишиться остатков контроля и поддаться чудовищной, ранее невиданной панике. Поезд в это время делал небольшую дугу мимо гор справа, открыв слева вид Монолита. На фоне черных туч летела ракета с ярким хвостом. Выпущена с севера, недалеко от взлетной площадки звездолетов, которые все еще грузили людей. Удар пришелся в основание западного блока. Взрыв сначала ослепил, землетрясение, начавшееся от попадания, продолжалось до момента полного обрушения целого здания вниз, застелив пылью и осколками Монолит. Соседние строения, как и большая часть фермы и леса, сгинули под взрывной волной, огнем и обломками целого блока, чья эвакуация не была завершена. Десятки тысяч людей разделили участь противника, отдав свои жизни ради спасения меньшинства. Когда все закончилось, образ и детали были столь сильны в памяти, что хотелось вырезать их дочиста. Шокирующий гул страданий разнесся по планете, словно болезнь, отнимающая последнее хорошее, что осталось в людях к этому моменту.
Поезд продолжил путь без заминок. Все вернулись на свои места уже другими людьми. Ингрид трясло в ужасе, Настя не могла найти места и стала ходить по вагону, крича и ударяя все, что попадалось на глаза в панические истерики. Оскар же сдерживал в себе слишком много, отчего искренне пораженная событием Люба с сочувствием и неестественной осторожностью заговорила с ним:
— Он был единственным, кто мог принять это решение. Его жертва сейчас — твоя победа потом. Ты — тот, кто давал ему сил, потому что ты — его будущее и наследие. Отец и сын — едины в своей судьбе. Ты знаешь это лучше любого.
— Что?! — Настя подошла ближе, готовая вцепиться в Любу со всей своей злобой, но Оскар взял ее за предплечье, чтобы остановить на полушаге.
— В государственный блок проникли особи. В лаборатории вчера был взрыв, большой кусок временной стены на момент ремонта был упущен особями в первый раз. А может быть, в этом была их стратегия. Я не знаю. Маленькая ошибка. Но важная. Доказывает, что мы не монстры. Люди совершают ошибки. Но твой отец не ошибся насчет тебя. Твой отец не бросил своих людей. Не бросил Монолит. Он выиграл нам время. Теперь нам нужно достать оружие и убить остатки.
Оскар отдавался всем тем неподвластным его контролю изменениям, начатым еще в момент прощания с отцом во время их последнего разговора. Он еще не осознал даже и половины того, кем теперь ему предстоит стать… продолжением его отца, отдавшего свою жизнь ради человечества чудовищным способом. Люба и Оскар молча сидели и смотрели друг другу в глаза без движения или реакции на гневающуюся Настю и панику Ингрид. Оскар осваивал факт гибели его отца столь же болезненно, сколь и отчаянный акт перелома войны в пользу людей. Отныне он не просто предоставлен сам себе: бремя, которое он не может не нести в память об отце, обязывает к большей ответственности, чем он может пока осознать. Столь сильная вера отца в сына сформировала спасительную веру в самом сыне. Люба видела зарождение этой веры и изменение под ее влиянием Оскара, только-только ступившего на свой истинный путь. Ей нравилось это наблюдать — этакое проявление удивительной гибкости самой жизни, формирующей внутри живых существ новые элементы для взаимодействия с изменяющимся миром.
23
Ее заперли в клетке, словно животное. Вместо простого разговора Катарина плюнула в их зародившуюся дружбу и разрушила и без того хрупкий союз, чтобы сохранить свою власть. Вот так просто: стоило задать один лишний вопрос, как фальшь слетела с лиц, оказав услугу правдорубцу. Рода кричит, бьется о стены, превращаясь в сгусток праведной ярости, жаждущей отстоять свое право на жизнь посредством доказательства силы. Она разбивает кулаки в кровь, бьется головой о стены, еще больше травмируя и без того еле живое тело. Волосы уже закрыли все ее лицо, свисая черными грязными прядями до подбородка. Она ненавидит себя за слабость, ибо сдалась даже без боя. Она ненавидит себя за доверие к Катарине, все это время пользующейся ею ради чуждых целей. Она ненавидит Настю, что та бросила ее, как и всех из Техгруппы, потому что одиночество делает сейчас больней всего. Она все бьет стены, плачет и кричит в истерике столь немыслимой, сколь пугающей и ее саму, словно она стала ураганом безграничных метаморфоз из пугающих мыслей. Растерянная, одинокая Рода вынуждена отдаться злобе, услужливо послабляющей всю ту боль от потерянной, самой обычной жизни.