Из блиндажа выскочила Катя с болтавшейся через плечо санитарной сумкой. Огляделась тревожно, пока не увидела парня со смешными висками. Тот все также стоял, слегка покачиваясь, и отрешенно пялился себе под ноги. Катя попыталась с ним заговорить, но тот не реагировал. Тогда девушка легонько потрясла его за плечо, и сразу же отпрянула, зажав руками рот. Парень пошатнулся, обмяк и заскользил спиной по доскам. Зацепившись за одну из них, каска съехала на бок, отчего сразу стало видно дыру и в ней, и в самой голове.
Иван отвел глаза и еще крепче сжал винтовку. Сделал тебе фашист фризуру, парень. Такую вот моду нам эта паскуда несет. Ну ничего, не беспокойся. Отсыплем мы еще и парикмахеру этому, и дружкам его за труды.
Старшина подскочил к Кате и с силой тряхнул:
- Опомнись, дочка! Ему ты уже не поможешь! Там еще раненые есть! - Слава мотнул головой за спину, откуда слышался чей-то протяжный стон.
Катя быстро закивала, и, спотыкаясь, бросилась туда. Старшина же подошел к погибшему и покачал головой. Сзади за ним на трясущихся ногах следовал белый, как мел, паренек с потемневшими то ли от грязи, то ли от страха веками:
- Как же так? Он что, умер? Вячеслав Маркович... Как? Вы же говорили... Как это...
- А вот так! - Рявкнул на него Слава, обернувшись. - Ты смотри, Чайкин, смотри! Вот как смерть выглядит! Настоящая! Это тебе не ваши готические забавы!
- Захаров же не гот... Он панк... Был...
- А ты приглядись! Внутри вы все равно одинаковые!
Зря, конечно, старшина так насел на парня. Вон, тот аж белиберду какую-то нести стал. Оплеуху бы дал, чтобы привести в чувство, да и ладно.
Вдруг со стороны врага послышался до боли уже знакомый шелестящий свист. Сзади оглушительно грохнуло, и в окоп швырнуло россыпью земляных ошметков. За первым прошуршал второй, и чуть в отдалении раскинулся еще один "цветок" из дерна и грязи. Затем последовали третий, четвертый, пятый, пока визг подлетающих снарядов не слился в единый вой, потонувший, в свою очередь, в непрерывном рокоте разрывов. Черные фонтаны взмывали тут и там, оставляя после себя зияющие воронки. Осколки мельтешили плотным навесом, и хотелось как можно глубже закопаться, припасть к земле, в надежде, что она, родная, убережет от их убийственного разлета.
Старшина продолжал что-то кричать, схватив Чайкина за воротник. Боец же лишь мотал головой и шевелил дрожащими темными губами. Слов Иван не слышал - какофония ревниво отметала любой посторонний звук. Но было понятно, что Слава пытается втолковать что-то несчастному парню, явно повредившемуся рассудком.
Артобстрел уже пошел на убыль, когда один снаряд лег совсем рядом с ними. Осколки прошли мимо, но Чайкину хватило и ударившего по ушам грохота. Он вырвался из Славиной хватки и судорожно полез из окопа, тараща подведенные темным глаза. Остановить его было уже не успеть, хотя старшина и продолжал орать тому вслед:
- Стой, дурак! Стой!
Слова пробились лишь на миг, чтобы тут же быть прерванными очередным шелестящим визгом. А секундой позже на месте выскочившего-таки наверх красноармейца взлетел земляной столб. Словно кадры кинопленки сменились: вот стоял человек только что, потом бац - и нет его. И даже намека не разглядеть в осыпающихся черных комьях.
Отдельные снаряды еще падали, но уже далеко, когда солдаты в окопе деловито засуетились. Кто-то утаскивал в блиндажи раненых, кто-то торопливо волочил ящики с боеприпасами, а кто-то уже пристраивал поудобнее винтовки, целясь на высившиеся в стороне противника холмы. Фрицев пока было не видать, но то, что они сейчас попрут - сомнений не оставалось. Если самолеты и могли попутаться, то артобстрел случайным не был.
Водрузив пулемет обратно, Демьян повел стволом, а Петька продолжил спешно набивать патроны в уже вставленную ленту. Возле "сорокапятки" затрещал вскрываемый ящик, и Илья загнал в казенник тускло блеснувший снаряд. А Юрис, уже воткнувший сошки своего ружья в бруствер, подозвал бойца с дырявыми ушами.
- Эй, парень! Давай-ка сюда. Поможешь мне.
- А что делать-то надо?
- Патроны будешь подавать.
Молодчик покраснел и вздернул поросший куцей бороденкой подбородок:
- Подавать? Не буду. Это ущемление моей индивидуальности.
Юрис посмотрел на него, как на контуженного. Но тут раздался голос старшины:
- Еще как будешь, Семенов! А философию оставь для дружков своих обкуренных! Растаман, мать твою...
Парень вспыхнул пуще прежнего, но замолчал. Юрис похлопал его по плечу:
- Не грусти. Все мы в одной упряжке, господ здесь нету. Как звать тебя?
- Вадим.
- А меня Юрис. Будем знакомы.
Семенов подумал немного, потом спросил:
- А вы откуда? Имя такое...
- Необычное? Да из Риги я. Знаешь, сколько там Юрисов? Что Иванов в твоей Москве.
Он рассмеялся и, найдя глазами Ивана, подмигнул. Тот улыбнулся в ответ.
- Из Риги? - Переспросил Семенов. - Вы же там вроде фашистов любите, не?
Возможно, он и заметил бы, как зыркнул старшина, если бы латыш не схватил его за грудки и не припер к стенке окопа.