Вне рутины

— Что-жъ это вы, Антіохъ Захарычъ, такъ мало посидѣли! — начала Манефа Мартыновна. — Мы только что разговорились, какъ слѣдуетъ.

— Приберегу дальнѣйшій разговоръ для другого свиданія, а сегодня я ужъ замѣтилъ, что барышня начала немножко зѣвать. Очевидно, имъ пора; и на покой.

— Что вы, что вы! Да она у меня прямо полуночница. Раньше двѣнадцати часовъ никогда спать не ложится, да и въ постели-то читаетъ всегда часовъ до двухъ. Видишь, Соняша, какая ты неучтивая! Ты зѣвнула и этимъ прямо выгоняешь отъ насъ Антіоха Захарыча, — упрекнула Манефа Мартыновна дочь.

— И не думала зѣвать. Я не знаю, съ чего это они выдумали, — отвѣчала Соняша.

— Замѣтилъ, замѣтилъ. Но я нисколько на это не претендую. Для перваго визита для меня и того короткаго времени достаточно, которое я у васъ такъ пріятно провелъ. Позвольте проститься, еще разъ.

— Ну, прощайте… А право, посидѣли-бы.

— Въ другой разъ, многоуважаемая Манефа Мартыновна. Надѣюсь, ужъ вы теперь позволите мнѣ посѣщать васъ по вечерамъ?

— Ахъ, пожалуйста, пожалуйста!.. Намъ такъ пріятно ваше сообщество. Вы такой милый собесѣдникъ.

А Соняша молчала и глядѣла куда-то въ сторону.

— Мое почтеніе, — сказалъ Іерихонскій и приложился къ рукѣ Манефы Мартыновны, остановился и спросилъ:- А барышня позволитъ у ней ручку поцѣловать?

— Нѣтъ, нѣтъ. Я этого не люблю, — пробормотала Соняша. — Прощайте такъ.

Она протянула руку. Іерихонскій пожалъ руку и пятился.

— Надо сказать Ненилѣ, чтобы подала пальто, — сказала Манефа Мартыновна и отворила дверь изъ столовой въ кухню, но такъ быстро, что подслушивавшая ихъ разговоръ у двери Ненила и еще какая-то женщина, очевидно, налегавшія на дверь, такъ и выскочили въ столовую.

— Дарья! Что ты здѣсь дѣлаешь? Это моя Дарья, — произнесъ Іерихонскій, указывая на вторую женщину.

Та закрыла лицо передникомъ и заговорила:

— Виновата, баринъ. Я къ ихней кухаркѣ на минуточку.

— Ну, бабы! — покачалъ головой Іерихонскій. — Хороша караульщица квартиры!

— Да тамъ, баринъ, Семенъ сидитъ, — отвѣчала, Дарья.

— Иди скорѣй подать генералу пальто, — сказала своей кухаркѣ Манефа Мартыновна.

Та, шурша юбкой новаго ситцеваго платья, бросилась въ прихожую.

Іерихонскій въ сопровожденіи хозяекъ зашелъ за своей шляпой въ гостиную и сказалъ въ отдаленіи стоявшей Соняшѣ:

— Вижу, что долженъ заслуживать расположеніе молодой хозяйки. Цвѣты, Софья Николаевна, вы изволите любить?

— Люблю.

— Такъ въ слѣдующій-же разъ являюсь къ вамъ съ корзинкой гіацинтовъ.

— Только вы пожалуйста предупреждайте, когда придете, — проговорила Соняша.

— А развѣ непремѣнно нужно? Хорошо-съ. Всякій разъ я буду присылать Дарью съ предупрежденіемъ. За два часа вамъ будетъ извѣстно. Но прошу васъ, дорогія хозяйки, очень прошу не готовиться къ пріему меня… Пожалуйста…

Іерихонскій прижалъ руку къ груди, еще сдѣлалъ поклонъ и направился въ прихожую.

Черезъ минуту онъ ушелъ. Когда затворившаяся за нимъ дверь на лѣстницу хлопнула, Соняша приступила къ матери и воскликнула:

— Послушайте, маменька? Что-же это вы со мной дѣлаете! Вы, должно быть, написали и насчетъ моего согласія на предложеніе его жениться на мнѣ, а я на это васъ не уполномочивала.

— Да нѣтъ-же, Соняша, нѣтъ! — отвѣчала мать.

— Однако-же, онъ сегодня говорилъ въ такомъ духѣ, какъ, будто-бы это дѣло рѣшенное. Помилуйте, тутъ уже была на сценѣ и пенсія, и то, что онъ можетъ меня осчастливить… Онъ прямо такъ высказывался, какъ будто-бы ужъ я его невѣста.

— Нѣтъ, нѣтъ, Соняша. Я вѣдь читала-же тебѣ мое письмо, ты его исправила.

— Но вы пошли его переписывать и, очевидно, потомъ что-нибудь припустили.

— Ничего я, Соняша, не припускала… Клянусь тебѣ!

— Какъ-же онъ могъ такъ самоувѣренно говорить! Вотъ нахалъ.

— Ну? да ужъ и ты хороша! Какъ ты съ нимъ обращалась? Боже мой, какъ ты съ нимъ обращалась! Какія мины! Какіе вопросы! Какой насмѣшливый взглядъ!

— Такъ ему и надо, нисколько не раскаяваюсь, — подтвердила Соняша. — И жалѣю только, что я мало ему выразила все мое презрѣніе.

— Да за что, за что? Помилуй!

— За его нахальство и наглость.

— Ну, какія-же тутъ нахальство и наглость! Онъ угловатъ, у него странная, какая-то канцелярская манера выражаться, но вѣдь сегодня онъ сыпалъ любезностями, а ты смотрѣла на него какой-то букой, неблаговоспитанной дѣвушкой и прямо была съ нимъ дерзка.

— Повторяю вамъ: нисколько не раскаяваюсь въ этомъ.

— Совершенно напрасно. Помоему, онъ прекрасный человѣкъ. И.какъ онъ былъ снисходителенъ на всѣ твои выходки!

— А нравится онъ вамъ, такъ вы сами за него и выходите.

— Да что ты, дура! Какъ ты смѣешь это матери говорить! — возмутилась Манефа Мартыновна.

— А что-жъ такое? Вы вдова, еще не совсѣмъ старая вдова. Вамъ онъ подъ пару, нравится — вотъ и выходите, — отвѣчала Соняша.

— Не мели вздора! Молчи!

— Не понимаю, какой тутъ вздоръ. Васъ два сапога — вотъ и вышла-бы пара.

— Оставь пожалуйста. Одно могу сказать, что этотъ Іерихонскій, очевидно, очень ужъ влюбленъ въ тебя, а то всякій-бы на его мѣстѣ наплевалъ на тебя, видя себѣ такой пріемъ.