Вне игры

Вхожу в кабинет, дрожа от страха, никогда я ещё в таких кабинетах не была. Сидор Матрасович за письменным столом, я — напротив. Мне — 18, ему — 50 лет. Я знаю, этот дяденька — друг моего отца. Он и сам сразу говорит мне об этом. Эти слова на всю жизнь остались ключом к моему сердцу. Любой человек, произносящий имя моего отца, будто поворачивает маленький волшебный ключик, помните, как в сказке: «Сезам, откройся!» И двери моего сердца открываются. Вот сейчас, вспоминая все «исторические мужские хроники», я всё думаю, как это мужчины догадывались об этом? На каком уровне интуиции или ещё чего-то они решали применить этот приём?

Итак, сначала минут тридцать Сидор Матрасович рассказывает мне о том, как нежно и искренне он любит моего отца. Как актёра, как человека! Потом он задаёт мне вопрос, а не хочу ли я работать в его театре.

— Ну как же, — удивляюсь я, — ведь я ещё на третьем курсе!

— Это ничего, — успокаивает он меня.

И начинает долго и подробно рассказывать, какие роли собирается мне дать. Я сижу, как во сне, не веря своему счастью. И вот во время этого чудесного сна взрослый дяденька, большой друг моего отца, вдруг вскакивает, хватает меня в объятия и начинает целовать прямо в губы, совсем не по-отечески, мерзко, гадко, и шепчет при этом:

— Только ты приходи ко мне!

Ударить его по лицу, как того, в детстве, я не рискнула.

«Господи, — думала я в ужасе, — он ведь папин друг!»

И, ошарашенная, опозоренная, выскочила из кабинета в уборную, где меня рвало от горя и обиды. Я плакала и полоскала рот под краном. Потом часа два ходила по улицам и думала, что скажу отцу. Врать я не умела и не любила, тем более отцу. Когда я наконец рискнула прийти домой, отец взволнованно кинулся ко мне:

— Где ты была? Почему так долго? — Он с тревогой вглядывался в моё лицо. Я улыбалась (ведь я хотела быть актрисой!).

— Всё хорошо, папуль. — И я рассказала ему всё, кроме финала этой истории.

Он был счастлив. И я была рада. Если бы я сказала, чем закончился наш разговор, отец убил бы Сидора Матрасовича. Это я знала твёрдо…

Я никогда не работала в том театре. Сидор Матрасович умер для меня. Но уверена, что эта история ускорила смерть моего отца.

Прошло тридцать лет. Я работала в театре, который сама организовала. У меня был блистательный партнёр, мы с ним играли Бергмана. Это был наш любимый спектакль, он шёл многие годы с неизменным успехом.

Однажды неожиданно на спектакль пришёл Сидор Матрасович. После спектакля мы, как всегда, шли к зрителям в фойе. Среди них был и Сидор Матрасович. Он отвёл меня в сторону.

— Прости меня! Ты — прекрасная актриса! — сказал он и заплакал.

Я простила его.

* * *

Вот тут, кстати, а может быть, и некстати, позволю себе ещё одно небольшое отступление.

Когда-то, очень давно, не помню от кого, я услышала такое выражение: «Месть горбуна». Сказано оно было в соответствии с ситуацией, схожей с моими историями. И так оно мне понравилось, что осталось на языке навсегда. Правда, очень точное определение?

Тут ни в коем случае не имеется в виду какой-то определённый физический недостаток. Нет! Наоборот — именно какой-то изъян в душе. Ведь человек, всерьёз мечтающий о мести и, тем более, её осуществляющий, не может считаться вполне здоровым. И потом, физические недостатки причиняют боль и страдания непосредственно и самому человеку и, конечно, его близким.

А моральный урод причиняет сознательно страдания другим.

Короче, все эти мои мужские «особи вульгарис», о которых идёт речь, потом, не получив желаемого, начинали свою «месть горбуна».

Нет, правда, очень точное определение! Бывало, какая-нибудь моя подружка или знакомая пожалуется на такую же или похожую ситуацию, а я ей:

— А, «месть горбуна», всё ясно! — И мы вместе грустно посмеёмся.

Так вот, пожалуй, только мой физик мне не мстил. А, наоборот, пытался получить моё прощение. Я и экзамен по физике на аттестат зрелости только благодаря ему сдала. Ведь после той истории, как я уже говорила, физику я невзлюбила, перестала понимать, а после вообще решила, что она мне никогда в жизни не пригодится, и махнула на всё рукой. Но наступил экзамен, и надо было не получить двойку! Я пыталась учить, дошла до 5-го билета и бросила! Не представляю сейчас, на что я тогда надеялась. Только на чудо. И оно появилось в образе Бэ. Гэ.

Я специально пошла сдавать во вторую смену, в надежде на то, что педагоги устанут и махнут на меня рукой. Они и вправду устали, и когда первые пять человек вытащили билеты и стали готовиться, вся кафедра пошла обедать, а Бэ. Гэ. остался один за нами наблюдать. Наверное, он по моему лицу понял, какой я «знаток физики».

Поэтому, повернувшись ко мне спиной, стал медленно прохаживаться от двери к доске, дав мне возможность быстро подойти к столу, повернуть билеты и посмотреть, какой номер где лежит. Когда я открыла первый попавшийся билет, и это оказался № 5, то чуть не подпрыгнула от счастья. Ведь именно его я знала отлично. Как сейчас помню первый вопрос: «Что такое коэффициент полезного действия?» (Вопрос помню, а ответ, увы, уже нет.)