Вместе и врозь

Почему наш Ли-2 должен был находиться на аэродроме целых три дня, я точно не знаю, кажется, на машине что-то устанавливали или заменяли, во всяком случае, отцу, штурману и мне делать там было нечего, и мы поехали в Василево, на родину Чкалова. Сначала рыбачили и ночевали у костра, а потом отец повел меня в дом-музей Валерия Павловича.

И самолет АНТ-25 — здоровущий такой, с длинными красными крыльями, и вся атмосфера чкаловского дома производили впечатление и запоминались, но все затмила копейка.

Среди множества экспонатов в стеклянном шкафу было выставлено обмундирование Чкалова, в котором Валерий Павлович летал через Северный полюс в Америку; там же, на красном бархате, лежали наручные часы, перочинный ножик, кажется, еще — кошелек и отдельно копейка, обыкновенная потускневшая копейка.

Экскурсовод, некрасивая худая женщина, бойко рассказывала:

— Когда Валерий Павлович перелетел через полюс и очутился в Америке, он случайно обнаружил эту завалявшуюся в кармане копейку. Каким-то образом про копейку узнали репортеры и написали в газетах: вот-де, самая необыкновенная монетка на земле, монетка, побывавшая на полюсе! И сразу посыпались предложения от коллекционеров редкостей — двадцать долларов, пятьдесят, сто предлагали они за эту уникальную копейку.

— Не продается! — сказал Чкалов и привез монетку домой, в Россию. Вот так и попала эта единственная в своем роде денежка в наш музей, пережив своего знаменитого обладателя, так превратилась она в бесценный экспонат…

Может быть, это покажется странным, но о Чкалове я знал не так уж много. Отец отзывался о нем сдержанно. Запомнилось, как он при мне сказал какому-то человеку, вероятно, газетному корреспонденту, долго выспрашивающему отца об авиации:

— А кому нужны ярлыки? Лично я не знаю, какой меркой определяют, кто великий летчик своего времени, а кто просто хороший. В моем представлении летчики бывают надежными и не вполне надежными…

Но тогда, на Волге, копейка произвела, видать, и на отца впечатление. Он долго ее рассматривал, а потом сказал мне:

— Запомни, мужик, не все продается. Не все.

Кажется, только теперь я начинаю понимать, какой смысл вкладывал отец в это "не все".

Кино кончилось. На палубе прямо-таки конский топот.

Вообще это здорово придумано — деревянные подошвы с ремешками вместо рабочих ботинок: и горячей палубы бояться не надо, и по воде топать удобно, только гремят — страшное дело.

Интересно, кому это капитан опять мозги вправляет? Надо же — и тут в каюте слышно:

— Что-то умишком ты, брат, похудел, а рожу нажрал, замечаю, на велосипеде не объехать!..

Теперь я жалею, что мало к отцу тянулся, мало жизнью его интересовался. Наверное, и он про это думал — почему у нас с ним дружбы не получалось, а так только — доброе утро, как дела, спокойной ночи…

Раз, помню, вечером пришел отец домой с приятелями, трое или четверо их было. И один — кажется, штурман стал матери рассказывать:

— Представляешь, тут твой красавец и говорит: "Пожалуйста, не пугайте меня. Я и так уже на войне и после войны хорошо пуганный. Лучше постарайтесь понять, в чем разница между нами? Я свое место могу хоть завтра уступить, а вы не можете". Шахвердов аж посинел от такого нахальства, а Ленька вроде ничего не замечает: "Проанализируем почему? Я без должности — все равно летчик, а вы без должности — отставник. Для чего же нам ссориться? Командовать за вас я не стремлюсь, не способен, а вы летать за меня не можете. Подумайте, взвесьте, а я пока с вашего разрешения откланяюсь…"

Кем был Шахвердов, я понятия не имел.

Но почему-то он представлялся мне генералом, раскормленным, свирепым. Смысла отцовских слов я толком не понимал и все-таки восхищался его поведением и робел перед ним.

Ну, мог ли я представить, чтобы у меня хватило храбрости держаться так перед директором школы, например?

Подражать отцу я пробовал много раз, но почему-то всегда неудачно.

В чем-то мы с ним, вероятно, принципиально разные, что ли…

Кажется, в восьмом, а может, и в девятом классе это было. Прислали к нам новую учительницу. Была она молодая и очень хорошенькая, в моем понимании. А как раз в это время до меня долетели весьма смутные слухи о романтических похождениях отца, едва не закончившихся семейной катастрофой. Не вдаваясь ни в существо, ни в подробности тех событий, я безоговорочно принял сторону отца. В каком смысле принял? Решил: ухаживать за женщинами хорошо, мужественно и возвышенно. Буду тоже!

Новая учительница начала урок. А я с совершенно зоологическим интересом уставился на нее. Бедняга не выдержала моего нахального взгляда и имела неосторожность спросить:

— Что ты так смотришь на меня, Габов?

И я при всем классе, не задумываясь, буркнул:

— А разве нельзя внимательно смотреть на хорошенькую женщину?

Тут наступила такая тишина, что я даже испугался.

А она оказалась молодцом (это я теперь говорю — молодцом!), наша новая учительница. Не растерялась, подошла, притулилась на кончике парты, обняла меня за плечи и, заглядывая в глаза, сказала: