Влечения

Анжела сидела у камина, потягивая свой любимый аперитив: коктейль «Манхэттен», приготовленный из виски и вермута. Это время суток она любила больше всего, особенно зимой. Персикового цвета бархатные шторы были плотно задернуты на окнах, и комнату освещал лишь свет ламп. Гостиная была обставлена мебелью орехового дерева. На стенах висели пейзажи Констебла. И конечно, повсюду стояли свежие цветы. Они украшали дом в течение всего года. Когда в оранжерее не хватало своих, Анжела неизменно звонила в «Гарродс», откуда ей присылали несколько коробок.

С другой стороны камина разместилась с романом в руке Дженни. Саймон в темном костюме (Венлейки всегда надевали вечерние костюмы и платья в праздники) стоял у самого огня. Вот он подбросил в камин новое полено и задвинул медную заглушку.

В следующее мгновение в холле раздался звук гонга, достаточно громкий, чтобы его можно было услышать отсюда, но не раздражающий. Питерс умел с ним обращаться, как надо.

— Ну вот! — произнес Саймон. Он говорил эти слова каждый вечер. Саймон вообще, несмотря на свою молодость, был человеком устоявшихся привычек, и когда что-то нарушалось, начинал беспокоиться. Его румяное лицо уже омрачила тень тревоги, но сигнал гонга прозвучал вовремя, и он вздохнул с облегчением. — Ну вот! — повторил он и, с улыбкой взглянув на мать, добавил: — Умираю с голоду! — Эту фразу он также произносил каждый вечер.

Направившись к выходу, они вдруг услышали телефонный звонок и как Питерс снял трубку.

— Это вас, мисс Дженни, — объявил он и, не обращая внимания на присутствие Анжелы, добавил: — Сэр Эдвард из Нью-Йорка.

— Спасибо! — вся просияв, ответила Дженни.

Анжела недовольно прицокнула языком:

— Эдвард в своем репертуаре! Ведь прекрасно знает, что мы ужинаем в восемь, а звонит!

Саймон кивнул в знак того, что разделяет недовольство матери.

— Ужинать, ужинать! — проговорил он весело. — У нас сегодня фазан. Один из тех, которых я завалил вчера. — Последовав за матерью в столовую, он уже в дверях обернулся и сказал сестре: — Передай старику, что он никогда в жизни не снимет двух птиц одним выстрелом!

Дженни возмущенно фыркнула, уставившись в широкую спину брата.

— Да он и не станет заниматься подобными глупостями! — холодно произнесла она.

Подойдя к аппарату, она взяла трубку и услышала голос отца:

— Дженни? Дженни, это ты? Как поживаешь, дорогая?

Его голос показался ей очень усталым, даже измученным.

— Нормально, папа, а ты как? Я звонила тебе сегодня, чтобы поздравить с Новым годом, но мне рассказали, что у вас вчера случилось несчастье. Что это было? Кто умер?

На том конце провода повисла пауза. Она чувствовала, что отец пытается совладать с собой. Наконец он произнес не своим голосом:

— Один хороший человек, друг. Он… она выпала из окна. Это были самые ужасные сутки в моей жизни, малыш. Я и не ложился еще со вчерашнего дня.

— О Боже! — воскликнула Дженни. — Какой ужас!

Она замерла, судорожно прижав трубку к уху и уставившись на пейзаж, который висел на стенке за столом. На картине восемнадцатого века крестьяне убирали урожай кукурузы, складывая ее в большие стога, под ясным синим небом. Идиллическая сценка… Дженни отвернулась.

— Папа, как это случилось?

— Я… Ну, словом, мы думаем, что она поскользнулась.

— А кто это? Я ее знаю?

— Молодая женщина. Девушка. Моложе тебя. Но вы не виделись.

— Ах, папа, как это все дико и ужасно! Кошмар! — У Дженни задрожал голосок.

Отцовская квартира находится так высоко. У бедняжки не было ни единого шанса выжить. Но… как же она могла поскользнуться? Дженни прекрасно помнила, что у папы дома довольно высокие подоконники. Тут трудно выпасть. Даже если перегнуться…

— Представляю, каково ее родителям!

— У нее не осталось родни. Отец и мать умерли, — отозвался Эдвард. — Так или иначе, теперь все в руках полиции.

— Пап, может, мне прилететь к тебе и побыть с тобой? У тебя сейчас нелегко на сердце, а мне возвращаться в школу еще только через две недели.

— Да нет, не нужно, дорогая.

— Но я хочу, пап! Я сумею взбодрить тебя, правда! А то застряла тут… — Она хотела добавить: «С мамой», однако сдержалась. — Делать нечего, тоска. И потом мне очень хочется повидаться.

Дженни любила ездить в Нью-Йорк. Отец всюду брал ее с собой и обращался с ней не как со своим ребенком, а как со старой милой подругой. Рядом с ним она словно чувствовала себя старше своих двадцати трех лет. Порой она даже исполняла роль хозяйки на тех званых вечерах, которые он устраивал на своей квартире.

— Ну что ж… — Он явно колебался с положительным ответом, но потом сказал: — Хорошо. В самом деле, почему бы и нет? Я тоже по тебе соскучился. Когда ты сможешь прилететь?

— Завтра! Я вылечу первым же самолетом!

Увлекательная поездка… Это было как раз то, в чем Дженни сейчас особенно нуждалась. А то здесь после Рождества все становилось сразу таким скучным, унылым.

…Дженни порывисто вбежала в столовую и сразу же натолкнулась на неодобрительный взгляд матери.

— Твой суп уже остыл, моя дорогая.