Влечение

Пока Бетт рассказывала, Джесс словно воочию видела перед собой молодого полицейского, пришедшего к ней ночью со страшной вестью, сестер и врачей из палаты, где лежал Дэнни. Их лица навсегда запечатлелись у нее в памяти и вот теперь ожили, как свидетели новой катастрофы.

— Почему же ты раньше не сказала? Бетт, почему?

Все ее существо трепетало и вибрировало от решимости сражаться и спасти свое дитя, потому что Бетт — это все, что у нее осталось.

Девушку душили слезы.

— Я на тебя сердилась. Но я прошу тебя приехать. Пожалуйста, мамочка, возвращайся домой!

— Как только смогу. Даже скорее.

— Ты приедешь?

— Вопрос не в том, приеду ли я, а в том, как быстро. Пусть попробуют меня остановить.

— Я буду ждать тебя дома. Ты мне так нужна!

* * *

Вечером Джесс с Робом в сгущающихся сумерках медленно прошлись к порту. Был июнь, они пробыли в Италии два месяца. Под деревьями на площади, где владельцы кафе для туристов выставили на улицу складные столы и стулья, носились стрижи, поражая взор крутыми виражами. Еще немного — и в барах и пиццериях будет яблоку негде упасть от отдыхающих.

— Тебе нужно ехать, — сказал Роб, хотя чувствовал прямо противоположное. Перспектива ее отъезда вернула его в детство, к обшарпанным стенам, где клочки обоев складывались в загадочные острова, и к атмосфере страха. Содеянное встало перед ним во весь рост и затмило свет. Вернуться в Англию означало немедленно подвергнуться аресту. Остаться здесь означало одиночество.

— Прости, — произнесла Джесс в отчаянии. — Я не должна была тащить тебя сюда.

Однако сомнений не было. Ее главной заботой стала Бетт; ей приходилось даже скрывать свое нетерпение попасть домой, приласкать дочь. И это полнейшее отсутствие внутренней борьбы удручало Джесс еще больше.

— Ну что ты. Ты столько для меня сделала!

Роб не кривил душой. Как бы он справился в одиночку? Джесс подарила ему свою любовь, и только теперь Роб убедился: ее любовь имеет границы. Может, это было материнское чувство плюс соблазн послать к черту условности?

— Я поехал по доброй воле, тебе не пришлось меня тащить.

— Что будешь делать?

Роб притворился, будто уже все обдумал.

— Наверное, останусь здесь. У меня есть работа, а что будет, если я вернусь домой? Меня тотчас посадят за решетку. По крайней мере, здесь у меня есть время на размышления и крыша над головой. А если за мной придут… если меня выдадут… тогда и подумаю.

— Может, я еще вернусь, если с Бетт все будет в порядке.

— Может, вернешься.

Они дошли до гавани, до маленького бара для рыбаков. Заказали два пива и сели за столик под открытым небом, чтобы машинально следить за стрижами, которые прошивали небо невидимыми строчками. Перед ними лежало открытое море, и они понимали: время и разлука превратят его в пустыню.

Утром Джесс нужно будет успеть на первый автобус до аэропорта. Покончив с пивом, они рука об руку, словно не желая признавать разверзшуюся между ними пропасть, пошли обратно. Но в своей маленькой квартирке с видом на железную дорогу почувствовали: в их отношениях что-то сдвинулось. Роб закрыл железные ставни, и комната превратилась в святилище. До них долетали голоса: хозяйка на полную мощность врубила телевизор. Они понимающе улыбнулись. Ее глухота была им на руку.

Джесс замешкалась в узком пространстве между столом и кроватью. Она сняла туфли; холодный кафельный пол вызвал в памяти утро перед поездкой в Лукку и необычайную легкость во всем теле, которую она определила как эйфорию. «Это было, — подумала Джесс. — Этого у нас никто не отнимет». Она подошла тогда к кровати и залюбовалась спящим Робом. Он открыл глаза и привлек ее к себе. И сейчас это воспоминание вызвало у нее почти болезненное сокращение мышц. Губы приоткрылись; нижняя влажно заблестела в свете подвешенной к потолку лампочки. Роб стоял приблизительно в ярде от нее. Воздух между ними сгустился и вдруг барабанным боем застучал в ушах. С минуту они стояли не двигаясь. На Джесс были линялые голубые джинсы, которые она отыскала в магазине бывшей в употреблении одежды. Они приехали в чем были и купили совсем немного одежды, предпочитая без конца стирать свое нехитрое барахлишко. Роб медленно расстегнул верхнюю пуговицу на ее голубой рубашке.

От работы в саду спереди у Джесс образовался темный клин загара. Когда Роб расстегнул последнюю пуговицу и снял с нее рубашку, обнажились коричневые руки, резко контрастирующие с молочно-белыми предплечьями. Роб не раз видел эту ее новую пятнистую кожу, но сегодня Джесс инстинктивно попыталась прикрыться. Это нежелание, чтобы он видел свидетельства тяжелой физической работы, безмерно тронуло Роба и зажгло в нем огонь желания.

Как ни хотелось ему единым движением сорвать с нее оставшуюся одежду, он делал это очень, очень медленно. Расстегнул джинсы и позволил им упасть на пол. Джесс аккуратно переступила через них, но у нее участилось дыхание, а глаза подернулись дымкой.