Сатирическая энциклопедия власти, морфология бюрократического жизнеотправления, неписаные кодексы начальствобоязни и начальствообожания находят свое уникальное воплощение в художественно-публицистическом мире М.Е. Салтыкова-Щедрина. Трагикомическим символом «законно-властного» произвола стали бессмертные собирательные образы помпадуров и помпадурш, господ ташкентцев, пустоплясов, ненавистников, медведей на воеводстве, орлов-меценатов, галерея градоначальников из «Истории одного города». Саркастический апофеоз бюрократического своеволия – знаменитая сцена явления молодого помпадура «в некоторое присутственное место», когда новый главный начальник губернии «спросил книгу, подложил ее под себя и затем, бия себя в грудь, сказал предстоящим:
– Я вам книга, милостивые государи! Я – книга, и больше никаких книг вам не нужно!».
Вспомним и воспроизведенные Салтыковым-Щедриным откровения молодого начальника либерального покроя: «Для того чтобы хорошо вести дела, нужно только всех удовлетворять. А для того чтобы всех удовлетворять, нужно всех очаровать, а для того чтобы всех очаровать, нужно – не то чтобы лгать, а так объясняться, чтобы никто ничего не понимал, а всякий бы облизывался». Кстати, этот блистательный иронический пассаж проливает свет и на технологии современной нам хитроумной политической журналистики, на лукавые пиар-технологии, на универсальные рецепты составления псевдорекламы и т. п.
В расширительном смысле властными полномочиями наделяются и молниеносно распространяющаяся молва, и общественное мнение[11], и господствующая идеология, и правящая бал мода и еще многое другое. Власть старшего над младшим, родителей над детьми, учителя над учениками, начальника над подчиненными, режиссера над актерами, врача над пациентами (см. многочисленные чеховские юмористические рассказы), автора над читателями, исполнителя над слушателями и зрителями…
У Достоевского властность как существенное свойство личности синонимична сложным представлениям о надменности, «гордой развязности», «самоуверенности», но и «смелой, благородной энергии и какой-то ясной, могучей вере в себя» («Братья Карамазовы». Часть первая. Книга третья. Глава IX).
Парадоксально-текучий и всякий раз абсолютно, с его точки зрения, истинный, согретый высшим нравственным чувством, подход к категории власти предлагал Л.Н. Толстой. Всякая власть, полагал он, «чует, что она существует только благодаря невежеству народа, и потому инстинктивно и верно боится просвещения и ненавидит его. Есть, однако, условия, при которых власть волей-неволей должна делать уступки просвещению; тогда она делает вид, что покровительствует ему, берет его в свои руки и извращает». Настоящая власть, по Толстому, не во внешних проявлениях силы, не в насилии и угнетении, а во внутреннем, духовно-нравственном одолении внешнего гнета. Сокровенная мысль Толстого заключается в том, что любое проявление власти только тогда может быть благодатно, когда согрето любовью к другим.
В традиционном фольклорном и профессионально-литературном миропонимании (в самых разных его вариациях) отчетливо различима оппозиция:
Горестно оценивая в начале XXI в. политическую обстановку в России, А.И. Солженицын говорил о «бесконтрольности и непроницаемости решений и действий властей» и ставил неутешительный диагноз: «власти боятся услышать народное мнение, оно опасно для властей»; истинная же демократия, по мысли автора «Красного колеса», – это «когда народ реально направляет свою судьбу через органы самоуправления, когда народные представители не подменяются представителями пристрастных партий, а бюрократия и ее решения не скрыты за непробиваемыми, непроглядными барьерами»…[12].
Три смысловых спектра понятия «власть»
Понятие «власть» предполагает:
указание на
непременного безличного или персонифицированного
некую разнокачественную