Владыка подземных недр

Збышек уже не мог видеть говорившего, но узнал трубный, нечеловеческий голос Ольгерда. Надежда придала сил, и Збышек попытаться вывернуться из хватки горняков.

Он толкнул локтем в одну сторону, наступил на ногу другому. Боднул кого‑то затылком. Вдруг давление ослабло, и Збышек вырвался на свободное пространство.

Вдохнул.

Огляделся.

Ближайших к нему горняков оплетали какие‑то ветви и тянули прочь. До Збышека не сразу дошло, что в эти ветви разрослись руки Ольгерда — будто десятки побегов вышли из одного ствола.

— Збышек! — ветром ночным проревел рыцарь. Похоже было, что и сам он не ожидал от себя такого и не знал, сколько сможет удерживать горняков.

Збышек не заставил себя ждать и побежал к рыцарю, на ходу развязывая мешок. Вот вытащил он серебряный обушок и отбросил прочь, вот показалась из пыльных недр помятая Гница. Потерла шишку на лбу, чихнула, и по рукам Збышека вскарабкалась ему на плечо.

Остановились они на пороге рядом с рыцарем. Ни ряса, ни капюшон более не скрывали его тела, будто выточенного из цельного куска дерева. На вид это было странное существо — нечто в мантии, сросшейся с кожей, нечто, распустившее ветви‑руки; нечто, венчанное короной с загнутыми назад лучами, острыми, как копья. Испугались его, казалось, все: и Гница, и горняки. Лишь Горемыка, которого тоже прижали к стене ветвящиеся руки Ольгерда, зарычал и крикнул:

— И куда ты, «рыцарь», пойдёшь? Мы по такому снегу где угодно вас нагоним. И девку вашу на солнце выставим. И вас рядом положим.

Столько злости было в его голосе, что передалась она и Збышеку:

— Убей их. Убей их всех.

Безличье Ольгерда повернулось к нему.

— И женщин? И детей?

Не понял сперва Збышек вопроса, а потом будто вода холодная вылилась на него. В лицо хлынула краска, сердце заполнил стыд и страх.

— Я не знаю… — Збышек отер лицо от пота. — Я не то хотел…

— Мне‑то что делать?! — загремел Ольгерд, и зал задрожал от его голоса, зазвенела посуда, забеляли козы.

— Лучше я скажу. — Гница успокаивающе погладила Збышека по уху, обратилась к Горемыке и показала на корытца драгоценных камней. — Хотели вы эти сокровища? Пугали меня вашим солнцем? Так и храните до самой смерти, а света больше не увидите!

И она щелкнула пальцами. Збышеку показалось, будто невидимые струны пронзили воздух и едва слышно зазвенели в ночи.

— Похлебка, сваренная из лжи, — проговорил Горемыка и сплюнул.

— Как есть брешет, — проговорил другой горняк.

Збышек скосил глаза на Гницу и понял, что та не врала: глаза ее горели, будто два каганца во тьме штрека. Очертились скулы, сжались губки — не иначе, королева в гневе.

— Пойдём, Збышек, — проговорила девчушка и удобнее уселась на его плече. — И друг твой пусть с нами уходит.

Они шагнули за порог. Ольгерд оглянулся и тоже отступил. Ветви его ослабли, отпустили горняков и соскользнули на сено, которым была устлана кухня. Мужчины зашевелились, зашептались.

— Похлебка из лжи! — завопил пуще прежнего Горемыка.

Руки Ольгерда стали втягиваться и уменьшаться числом, и тут горняки бросились в погоню.

Едва успели Ольгерд и Збышек отбежать на несколько шагов от дверного проёма кухни, как выскочил следом Горемыка.

— Похлебка собачья!.. — закричал он, занося свое серебряное кайло, но уже не договорил. Застыл, затерялся в движении. Посерел, поблек… медленно обратился в гранит.

Поднялся потом дикий шум, зазвучали сильнее голоса, затопали ноги — горняки один за другим побежали к выходу. Толкаясь, наползая друг на друга, пытались они вырваться на волю и тут же превращались в камень. Через несколько ударов сердца кухня оказалась намертво замурована этой живой когда‑то стеной, и только изнутри доносились ещё крики перепуганных женщин и детей.

***

— Точно ты этого хочешь? — спросила Гница.

Они вернулись в пещеру подземного народа. Черное солнце медленно закатывалось за край скал, и сияние камней делалось нестерпимым, резало глаза. Збышек держал ростовое зерцало из твердыни, укрытое тканью; Ольгерд — зерцало Лугвена.

На вопрос девчушки оба, не сговариваясь, кивнули. Гница опустила взгляд и тихо сказала:

— Три раза я тебя спросила. И трижды ты ответил. Не пеняй мне потом, что другого хотел.

— Не стану.

— Ну так снимай, — велела девчушка и показала на ткань.

Збышек стянул ее с зерцала и черные лучи подземного солнца лизнули поверхность металла, будто расплавляя и раскаляя его.

Гница придирчиво осмотрела раму, зашептала что‑то, щёлкнула пальцами. Загремело над головами, заскрежетало, и в своде пещеры разверзлось отверстие.

Далеко‑далеко там виднелась луна: то пряталась за клоками туч, то вырывалась на свободу. Вот она показалась вновь, и голубоватое сияние коснулось ока Лугвена. Засветился выгравированный месяц и будто поплыл сам по себе. Задрожала поверхность, замутилась, будто кто‑то подышал на неё, и Збышеку захотелось протереть око рукавом.