Владыка битвы (СИ)

— Возьми, — в третий раз сказала она, и я понял, что должен согласиться.

— Беру.

Она прижала меня к себе, стиснула скрюченными пальцами мой затылок, впилась мне в рот и выдохнула свою силу. Что-то тёмное, тягучее, чужеродное, но невероятно могучее начало разливаться по телу, и я не мог этому сопротивляться. Часть меня — та, что продолжала надеяться на лучший исход, — хотела остановить это, дождаться Вивы, дать шанс, воззвать к богам. Но разумом я понимал, что это пустое и ничего уже не изменить.

Гулла сделала выбор. Как всегда, всё решила сама.

Я покорился тёмному потоку, что вливался в меня, заставлял кровь бурлить, наполнял мощью и делал живым. Гулла продолжала удерживать меня до тех пор, пока не выдохнула всё без остатка.

Оторвавшись, она обмякла в моих руках.

— Похорони меня у воды. Где растут кувшинки.

— Обещаю.

Я коснулся её лба губами. Гулла замерла с открытыми глазами, глядя уже ничего не видящим взглядом на яркое солнце.

Всё было кончено — я понял это по тому, как по моим ногам пробежал мороз, какой всегда сопровождал Гродду и её слуг. С трудом заставив себя, отпустить её, я бережно положил ведьму на камни.

Несколько хирдманов спрыгнули, привязали верёвки и принялись толкать тяжёлые камни, пытаясь разобрать завал.

— Сейчас достанем.

— Поздно, — отозвался я, поднимаясь на шатающихся ногах. — Она у Гродды.

Кто-то подал мне руку, звякнули медные и серебряные браслеты. Скегги. Брат помог мне выбраться на поверхность, и лишь сейчас я увидел, чем всё закончилось для Омрика.

— Я сожалею и буду молить богов, чтобы дали ей достойное посмертие, — тихо сказал Скегги и приобнял меня за плечо.

Я понимал, что брату тоже нужно было выразить скорбь, но отчего-то сейчас не мог заставить себя скорбеть как подобалось вдовцу. Устремив взор на церковь, я увидел на её ступенях несколько связанных омрикцев. Двое монахов и, видимо, их главный — пузатый муж в расшитом пурпуром облачении с огромной спиралью на груди.

— Топор. — Я вскинул руку и пошевелил пальцами, призывая дать мне оружие.

Скегги понял, что я намеревался сделать, и попытался остановить меня.

— Это ценный пленник. Я тоже хочу ему смерти, но...

— Топор! — Взревел я, потеряв остатки милосердия.

Брат зажмурился, словно получил удар, но быстро взял себя в руки и снял оружие с пояса.

Выхватив секиру из рук Скегги, я направился к церкви. Обошёл провалы, перепрыгнул через обломки. Рана перестала болеть. Ноги прекратили трястись. Я сжался в пружину, и гнев во мне закипал всё сильнее с каждым шагом.

Жирный церковник увидел меня, увидел моё перекошенное болью и яростью лицо и оружие — и всё понял.

Я не произнёс ни слова. Молчал, когда он пытался с воплями отползти подальше. Не взывал к богам, прося принять жертву, когда секира вонзилась ему в шею. Лишь когда его кровь брызнула мне на лицо, и я ударил несколько раз, выражая гнев, я позволил себе закричать.

Закончив, я бросил топор прочь.

— Это был первый, — сказал я, когда ко мне подошёл Скегги.

— Мы не выяснили, кто её выдал.

— Это уже неважно.

Я закрыл глаза, чувствуя, как чужая сила вскипала в моих венах. Усилием воли я поджигал её, превращал в жидкое тёмное пламя, что растекалось по всем моим чреслам. Перед сомкнутыми веками плясали алые и чёрные тени — всполохи священого огня кровожадной Хевн, ибо месть властвовала надо мной, захватила меня и стала моей жаждой. Это было что-то чуждое, совсем не в моей природе, но я поддался этой силе, принял её и впитал каждым волокном своего тела. Ибо сейчас я в этом нуждался, а сила Гуллы могла дать то, что я желал.

— Арнгейл, великий дух и царь всех хищных птиц, услышь мой зов и повинуйся моей воле. — Я открыл глаза и начертал в воздухе руну призыва. — Услышь меня, Птичий царь, и покорись. Приведи всех птиц в округе. Овладей их разумом и обрушь мощь когтей и перьев на Омрик. Обрушь их на каждого жителя, что жаждал казни Гуллы. Раздерите в клочья всякого, кто радовался её страданиям и видел в этом развлечение. Убейте мучительно всех, кто предал её, схватил, надругался над ней и опозорил. Словом крепким и волей железной я приказываю тебе, Птичий царь, — убейте всех. И убейте сейчас.

— Ты действительно желаешь этого? — раздался знакомый голос в моей голове.

— Я желаю мести. Гулла заслужила отмщения.

— Да будет так.

Скегги испуганно отшатнулся от меня. Хирдманы попятились, когда я, раскинув руки в стороны и упиваясь мощью мести, начал медленно спускаться по ступеням храма мёртвого бога.

Тёмное облако накрыло церковную площадь. Над моей головой пронёсся огромный беркут — в боевом обличии, с золочёными когтями и стальным клювом. Он привёл всех — туча птиц с пылающими алым божественным огнём глазами накрыла Омрик.

— Надеюсь, ты это увидишь, — сказал я, подойдя к краю провала. Мёртвые глаза Гуллы смотрели на птиц.

Омрик наполнился криками ужаса.

Глава 32

— Хинрик?

Неуверенный, почти робкий, голос брата доносился словно издалека.