Владыка башни

– Серые Соколы. Заклятые враги мерим-гер. Из их деревень вышло много сентаров.

– И ты думаешь, они нам помогут? – спросила Лирна.

– Я думаю, они не станут оспаривать решение Горы.

Прошёл почти час, прежде чем ворота распахнулись. Оттуда выехало человек тридцать верхом на пони, они галопом начали спускаться с холма.

– Не прикасайтесь к оружию, – предупредила всех Давока, глядя на приближавшихся лонаков.

Не доезжая до путешественников, всадник, скакавший в авангарде, придержал пони и поднял руку, останавливая кавалькаду. Это был дородный мужчина в безрукавке из медвежьей шкуры и чуть ли не весь целиком покрытый татуировками: лоб, шею и руки украшал вихрь непонятных символов. Такого Лирне видеть ещё не доводилось. Предводитель молча, с бесстрастным лицом рассмотрел путников, затем рысью подъехал к Давоке. С пояса у него свисали дубинка и топорик.

– Приветствую тебя, Служительница Горы, – произнёс он.

– А я – тебя, Альтурк, – ответила та. – Я прошу убежища в твоём доме.

Здоровяк направил пони туда, где, привалившись к походным мешкам, сидела Лирна. Принцесса чувствовала напряжение братьев и Смолена: те едва крепились, чтобы не выхватить мечи.

– Ты – королева мерим-гер, – сказал мужчина на вполне сносном наречии Королевства. – Я слышал, ты ранила Лже-Малессу, но теперь вижу, что это ложь. – Он склонился в седле, его тёмные глаза сверкнули. – Ты слишком слаба.

Лирна по возможности выпрямилась и, подавив приступ кашля, ответила по-лонакски:

– Я ранила её. Дай мне нож, я и тебя раню.

Что-то промелькнуло в его лице, он дёрнулся, крякнул и повернул пони к деревне.

– Дверь моего дома всегда открыта для Служительницы Горы, – сказал он Давоке и пустил пони галопом.

– Ты хорошо держалась, королева, – с уважением произнесла Давока.

– Вместе с историей дипломатия была моим любимым предметом, – усмехнулась Лирна. После чего её стошнило, и она упала в обморок.

Глава восьмая Рива

«Отец Мира, молю тебя, не отрекайся от любви к жалкой грешнице».

Рива выбрала себе комнату на самом верху. Даже не комнату, а скорее чердак, где в крыше, заменявшей потолок, зияла внушительная дыра, которую ей пришлось кое-как заделать досками. Она сидела на парусиновой койке – единственном предмете мебели – и точила нож. Внизу Тёмный Меч спорил со своей сестрой. Точнее, это она громко и сердито спорила с ним, а он отвечал ей мягко и спокойно. Рива даже и представить не могла, что Алорнис способна так разозлиться. Быть доброй, щедрой, смеяться бедам в лицо – сколько угодно. Но кричать от злости?

Подвыпивший менестрель распевал в саду куплеты, как обычно делал это по вечерам. Песенка была Риве незнакома: какая-то глупая сентиментальщина о деве, ждущей любимого на берегу озера. Она надеялась, что присутствие публики охладит его страсть к кошачьим концертам, однако интерес группки зевак, пялившихся с открытыми ртами из-за алебард дворцовой стражи, только подстегнул Алюция. До Ривы донёсся его голос:

– Спасибо! Спасибо, друзья! Артист не может жить без публики!

Ещё небось и поклонился в ответ на несуществующие аплодисменты.

– Легко тебе говорить, брат! – послышался крик Алорнис. – Конечно, ведь это не твой дом!

Хлопнула дверь, по лестнице застучали каблуки. Рива с тоской посмотрела на чердачную дверь. «И чего я не выбрала комнату с замком?»

Она не отрывала глаз от ножа, методично водя лезвием по бруску. Он прекрасен – лучший из тех, что у неё были. Священник говорил, что лезвие вышло из-под руки азраэльца, но это ничего. Отец Мира не питает ненависти к азраэльцам: напротив, это их ересь заставила возненавидеть его. Ей же нужно постоянно заботиться о ноже и хорошенько его точить, ибо он потребуется для того, чтобы совершить благое дело…

Дверь распахнулась, и в комнату ворвалась Алорнис.

– Ты об этом знала? – требовательно спросила она.

– Нет, но теперь знаю, – ответила Рива, продолжая точить нож.

Алорнис глубоко вздохнула, пытаясь справиться с гневом, и принялась ходить по комнате, сжимая и разжимая кулаки.

– Северные пределы! Что, скажи на милость, я буду там делать?

– Тебе понадобится шуба, – заметила Рива. – Я слышала, там холодно.

– Не нужна мне никакая паршивая шуба! – Алорнис остановилась у окошка с треснутым стеклом, вырезанного в покатой крыше, и снова вздохнула. – Извини. Ты тут ни при чем. – Она села рядом с Ривой и похлопала её по коленке. – Ещё раз извини.

«Отец Мира, молю тебя…»

– Он просто не понимает, – продолжала Алорнис. – Вся его жизнь – от одной войны до другой. Ни дома, ни семьи. А для меня уехать означает оставить здесь свою душу. – Со слёзами на глазах она повернулась к Риве. – Ты-то хоть меня понимаешь?

«Домом мне был сарай, где священник избивал меня, если я неправильно бралась за нож».

– Не-а, – ответила Рива. – Это всего лишь кирпичи и цемент. Точнее, кирпичи, вываливающиеся из старого цемента.

– Ну и пусть. Это мои кирпичи и мой цемент. Спасибо Ваэлину, после стольких лет теперь они действительно принадлежат мне. И он тут же требует, чтобы я все это бросила.

– А что ты будешь делать с этими руинами? Дом большой, а ты… не очень.