Владыка башни

Рива тряхнула головой. Священник много раз предупреждал ее, что именно так и бывает, когда живешь среди еретиков: «Они выиграли и теперь считают себя вправе переписывать историю». И все же речь Ваэлина ее задела. Пусть неохотно, но Риве пришлось признать, что в Аль-Сорне есть некая правда. Он многое скрывал, много оставлял недосказанным, но моральный стержень в нем явно был. И, в отличие от своего отца, которого Рива не знала, Ваэлина она могла выслушать.

— Ты лжешь, — сказала она, стараясь говорить как можно увереннее.

— Ты так считаешь? — Его пристальный взгляд не позволял ей отвести глаза. — А мне вот кажется, ты и сама знаешь, что я говорю правду. Думаю, ты и прежде чувствовала, что рассказы о твоем отце лживы.

Она отвела взгляд и закрыла глаза. «Именно в этом его сила, — поняла она. — Вот в чем кроется Тьма. Не в мече, но в словах. Умный ход: изрекать гнусную ложь, замаскированную под правду».

— Меч, — хрипло произнесла она.

— Мы находились в королевских покоях Высокой Твердыни. Мой брат метнул топор прямо ему в грудь. Он умер мгновенно. Я помню, что его меч упал куда-то в темноту. Я не взял его и не видел, чтобы на него позарился кто-то из моих братьев или солдат.

— Но ты же сказал, что знаешь, где его искать! — воскликнула она, уже зная ответ. Тем не менее прозвучавшие затем слова ранили больнее, чем палка священника:

— Я солгал, Рива.

Она вновь закрыла глаза. Ее трясло.

— Зачем? — тихонько прошептала она, не в силах больше ничего произнести.

— Твой народ считает, что во мне Тьма. Но «Тьма», как однажды объяснил мне кое-кто много мудрее меня, — лишь слово, которое используют невежды. На самом деле это — песнь, меня ведет песнь. Она же и привела меня к тебе. Было бы проще простого бросить тебя в лесу в первую же ночь, но песнь велела мне подождать. Велела приблизить к себе и обучить тому, чему не научил тот, кто отправил тебя ко мне. Ты никогда не задумывалась, почему тебя учили только искусству обращаться с ножом? Не с луком или мечом или чему-нибудь еще, что дало бы тебе преимущество? Тебе дали ровно столько навыков, чтобы сделать достаточно опасной — чтобы заставить меня убить тебя. Кровь Истинного Меча вновь легла бы на Темный Меч. Новая жертва. Когда ты пришла ко мне, в лесу был кто-то еще. Моя песнь нашла и тебя, и его. Того, кто следил за тобой, кто ждал и наблюдал. Свидетеля, жаждущего написать очередную главу одиннадцатой книги.

Рива вскочила на ноги, а вслед за ней встал и Аль-Сорна. Меч раскачивался за ее спиной, словно змея, готовая атаковать.

— Зачем?

— Я нужен последователям твоего отца. Им нужен заклятый враг. Без меня они — всего-навсего безумцы, поклоняющиеся призраку другого безумца. Тебя послали за тем, чего нельзя отыскать, в надежде, что я убью тебя и подброшу этим дров в топку их священной ненависти. Ты была ценна для них лишь своей кровью и своей смертью. В отличие от меня, до живой Ривы им нет никакого дела.

Меч легко выскользнул из ножен, прямой и верный, как стрела. Рива кинулась на Ваэлина. Он не пошевелился, не сделал попытки уклониться, просто стоял и невозмутимо смотрел, как меч разрезает сначала рубаху, затем — плоть. Рива вдруг поняла, что плачет: полузабытое воспоминание детства, когда священник избил ее первый раз, — и она была потрясена его жестокостью.

— Почему? — сквозь слезы крикнула она. Кончик меча уже на дюйм вошел в тело Ваэлина. Еще чуть-чуть — и Темный Меч отправится на вечные муки, давно заждавшиеся его.

— Потому же, почему теперь я отвергаю мою песнь, которая кричит мне «Отпусти ее!», — сказал Аль-Сорна безо всякого страха. — Потому же, почему ты не можешь теперь меня убить. — Он медленно поднял руку и погладил Риву по щеке. — Я вернулся домой, чтобы отыскать одну сестру, а нашел двоих.

— Я тебе не сестра. И не подруга. Я ищу клинок Истинного Меча, который объединит всех в любви к Отцу.

Он расстроенно вздохнул и покачал головой:

— Твой Отец Мира — не более чем набор мифов и легенд, скопившихся за тысячу лет. И даже если он действительно существует, он ненавидит тебя за то, что ты такая, какая есть. Так ведь утверждают его священники?

Ее дрожь превратилась в судороги, меч затрясся. «Один удар, и…» Рива шагнула назад, оступилась и упала.

— Пойдем с нами, — умоляюще произнес он.

Она вскочила и побежала прочь, сквозь темную колышущуюся траву, и слезы застилали ей глаза. Лезвие меча поблескивало, отмечая взмахи ее руки, а вслед ей несся его печальный крик:

— Рива!

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ Френтис

«Семя прорастет…»

Зуд начался на следующее утро после убийства старика в храме. Френтис открыл глаза. Женщина, обнаженная, еще спала, прижавшись к нему. Во сне она казалась спокойной и довольной, темные локоны упали на лицо и слегка шевелились от размеренного дыхания. Мучительно захотелось ее придушить. Используя его тело, она радостно ликовала, впиваясь ногтями в спину, обхватив его бедрами. Тяжело дыша, бормотала какую-то невнятицу на воларском: