Владыка башни

— Покончим с делами, и я от тебя забеременею, — выдохнула она, ткнулась носом в его шею, ласково поцеловала. — Уверена, у нас будут самые прекрасные дети в мире! На всех трех континентах я не встречала мужчины, достойного подобной чести. И вот смотри-ка, нашла раба на тех землях, которые вскоре будут завоеваны. В каком же странном мире мы живем.

* * *

Утро вновь застало их в дороге. Потратив еще два золотых, женщина купила лошадей: серую в яблоках кобылу для себя и гнедого жеребца для Френтиса. Животные оказались крепкими и послушными, и Френтис с тоской вспомнил своего боевого коня. Мастер Ренсиаль выбрал для него гнедого жеребца с белой звездочкой во лбу. «Преданный, но с норовом», — сказал тогда безумный мастер, передавая ему повод. Френтис назвал коня Малкусом. Через некоторое время он понял, что ему, вероятно, досталось лучшее животное из всех, кого когда-либо получали братья Шестого ордена. Это, безусловно, говорило об особом расположении мастера к своему ученику. Последний раз он видел Малкуса в конюшне губернатора Унтеша. Тогда, почистив коня, он отправился на крепостную стену в уверенности, что жить ему осталось не больше часа. «Где-то он сейчас? — подумал Френтис. — Небось его забрал в качестве трофея какой-нибудь альпиранский аристократ. Что ж, надеюсь, о нем хотя бы заботятся как должно».

Они ехали на север еще неделю, ночуя в придорожных постоялых дворах. Этот тракт и сравнить было нельзя с тем воларским чудом, которое Френтис видел в Миртеске: обыкновенная гравийная дорога. Каждый раз, когда они пускали коней в галоп, из-под копыт взлетали тучи пыли. По пути они часто встречали солдат, стройными пропыленными колоннами уходящих на юг. С тех пор когда Френтису пришлось встретиться с ними в бою, снаряжение альпиранских пехотинцев не изменилось: кольчуга до колен, конический шлем и семифутовое копье. Сейчас перед ним явно были регулярные отряды с большим числом ветеранов, судя по шрамам на покрытых морщинами, запыленных лицах. Пусть альпиранцы и не строили береговых укреплений, безопасностью в провинции император отнюдь не пренебрегал.

— Каковы они в бою? — поинтересовалась женщина, когда они спешились и сошли на обочину, давая пройти очередной колонне в тысячу воинов, маршировавших под зеленым знаменем с красной звездой. — Альпиранцы хорошо сражались в этой вашей заварушке?

Настойчивое подергивание пут заставило Френтиса ответить:

— Это была их родина. Они бились за нее — и одержали победу.

— Но, я надеюсь, ты и сам убил немало, так?

Пульсация пут не прекращалась. «Сражение в дюнах, стрелы, потерянные на Кровавом Холме, безумное противостояние на стене…»

— Так.

— И никакого чувства вины, да, любимый? Все эти сыновья и отцы, павшие от твоего меча, хотя единственным их преступлением было желание защитить свою землю? Что там насчет угрызений совести?

В Унтеше он сразил ударом в ногу альпиранского офицера, пытавшегося перелезть через стену. После того как атака была отбита, гвардейский лекарь наклонился к нему, чтобы перевязать рану, и получил кинжалом в шею за свое благородство. Офицер изрыгал проклятья до тех пор, пока с полдюжины бердышей не пригвоздили его к мостовой.

— Это была война, — сказал он. Путы перестали дергаться, и, как только прошел последний солдат, женщина вскочила в седло.

— Ну, тогда считай, что началась новая. Только на сей раз, будь добр, постарайся победить.

* * *

К вечеру седьмого дня показался город на берегу сверкающего голубого океана.

— Гервеллис, — пояснила женщина. — Столица Атезии, где живет первый пункт из нашего списка. Кстати, мой старый знакомец. Жду не дождусь, когда вы встретитесь.

Извилистыми улочками и садами на площадях Гервеллис напоминал Линеш или Унтеш, но выглядел куда более основательно. Пока они ехали от городских ворот до центральной площади, миновали несколько храмов: величественные мраморные сооружения с колоннами, барельефами и многочисленными изваяниями многочисленных же альпиранских богов. На лице женщины застыла приветливая улыбка, но Френтис заметил, с каким презрением она смотрела на эти храмы. «Мне жалко их, этих заблудших, — думал он. — Она же их ненавидит».

На северной стороне площади они сняли номер в гостинице — она была более дорогой, чем другие, зато более комфортабельной. Этой ночью женщина оставила его в покое, сказав, что он может отдыхать: она подхватила походный мешок и отправилась в свою комнату. До самой темноты он лежал на огромной кровати и не мог уснуть, несмотря на всю мягкость перин. «Сегодня ночью она заставит меня убить кого-то», — думал он.

Несколько часов спустя путы натянулись, он встал и пошел к ней. Застал ее уже полностью одетой — она была в черном шелковом костюме, волосы стянуты в узел на затылке. На обоих предплечьях по кинжалу, за спиной короткий меч. Кивнула на кровать, где было разложено оружие и шелковые штаны с рубахой, такие же черные, как и на ней.