Причем внешне в жизни газетчика ничего не изменилось, и он по-прежнему писал фельетоны, в которых бесстрашно бичевал тружеников прилавка, разоблачал сантехников и клеймил капиталистов — в действительности все это делал не прежний Данилов, а новый. Новый презирал и свои фельетоны, и редактора, и газету, и тех, кто читал его фельетоны. Новый Д'Анилов твердо знал, что при монархии и сантехники вкалывали бы как следует, и труженики прилавка бы трудились, и он сам не мучился бы над фельетонами, а был бы главным редактором газеты «Вечерний Монархист».
Империалистам же теперь от фельетониста доставалось пуще прежнего. Во-первых, он как настоящий дворянин не уважал всяких Дюпонов, Рокфеллеров и прочих выскочек-буржуа. А во-вторых, он не мог простить империалистам то, что они проспали революцию в Бамбукии. Есть у них в конце концов ЦРУ или нет?! Так куда же оно, черт возьми, смотрит?! Вот она, их хваленая демократия! Взяточничество, коррупция! Нет, монархия, только монархия! И не какая-нибудь там просвещенная, ограниченная… Только абсолютная монархия может спасти мир!
Таковы были на текущий момент политические убеждения Данилова. И когда на газетном профсоюзном собрании кто-то предложил избрать фельетониста в местком, он сам отвел свою кандидатуру.
— Я не могу быть членом месткома, — побледнев, твердо сказал он.
— Почему? — закричали присутствующие.
— У меня есть причины…
— Какие? Какие такие причины? — не унималось собрание.
— Я… я, видите ли. монархист, — еще более побледнев, признался газетчик.
— Смешно! Это не причина для самоотвода, — сказал председатель.
— Бросьте валять дурака!
Так в месткоме профсоюза работников печати появился первый монархист.
…А между тем в компетентные органы поступил очередной рапорт бамбукского посла. После свержения короля посол в Бамбукию возвращаться не захотел и попросил убежища в своей коммунальной квартире. А так как новое революционное правительство в Бамбукии затеяло сразу же какие-то темные махинации с империалистами и начало разнузданную антисоветскую кампанию, Москва стала на сторону свергнутого короля и оставила королевского посла в столице. Дипломатической работы у посла, естественно, не было никакой, посольской зарплаты он не получал, и единственными кормильцами его стали теперь компетентные органы. Поэтому донесения бывшего посла становились все более пространными и велеречивыми. С утра до вечера посол на машинке кропотливо отстукивал свои послания. Он был трудолюбив, как дятел, ибо ему, как дятлу, хотелось есть.
Многословные и малоинтересные сочинения посла читать ленились и разве что иногда бегло просматривали и подшивали в толстую картонную папку.
И вот из очередного донесения стало известно, что некий Данилов интересовался правами бамбукских дворян. А так как любой интерес к любым правам всегда подозрителен, а все подозрительное находится в компетенции компетентных органов, Данилова вызвали.
Разговаривал с ним майор Зубатых. С ходу беря быка за рога, майор спросил, почему Данилов не указывал в анкетах своего дворянского происхождения? Фельетонист попытался объяснить, что тогда, когда он заполнял анкеты, он еще не был дворянином. Но этот довод майора не убедил.
— Нам известно, что ваш отец был дворянином, не так ли? — спросил Зубатых.
— Что вы! Он был холодным сапожником на углу Первомайской и Восьмимартовской.
— Одно другого не исключает! Значит, отец ваш дворянин, стало быть, вы тоже дворянин. Так ведь получается? Зачем же вы пытались скрыть этот факт? Будь вы на моем месте, вам не показалось бы это странным?
Данилов начал с самого начала рассказывать об отношениях о королем Бамбукии. Майор слушал не перебивая, но и без интереса, вращая в пальцах блестящую шариковую ручку. Данилов почему-то не мог оторвать глаз от крутящейся ручки. Это мешало ему сосредоточиться. И чем дальше он рассказывал, тем более неубедительной казалась ему его история. Наконец он умолк.
— Ну, хорошо, — проговорил Зубатых. — Допустим, — он подчеркнул это слово. — Допустим, ваша версия соответствует действительности. — Майор помолчал и вдруг пристально поглядел в глаза фельетониста. — Вы монархист?
«Вот оно! — подумал Данилов. — Вот оно самое». Ему очень хотелось выкрутиться и соврать. Но святая убежденность в правоте своего мировоззрения не позволила ему покривить душой, и он, как ему показалось, с непоколебимой твердостью, а на самом деле смущенно, заикаясь и ерзая на стуле, промямлил:
— Ну, вообще-то я, можно сказать, монархист, но я не диссидент какой-нибудь… Я всей душой предан партии, правительству и лично…
— Вот именно это вам и предстоит доказать! — строго оказал Зубатых. — Кто еще из ваших знакомых монархист?
— Не знаю, честное слово, не знаю. — торопливо залепетал труженик пера.
— А если подумать? — майор снова стал крутить в пальцах шариковую ручку. — Да вы не бойтесь, мы ничего против монархистов не имеем. Так кто же еще разделяет ваши взгляды?
— Видите ли, я монархист, так сказать, в глубине души и никогда ни с кем своими взглядами не делился… Так что я не знаю, кто их разделяет, а кто нет.