Владимир Святой. Создатель русской цивилизации

Борис уже вполне вырос. При отце он жил чаще, чем в языческом Ростове, но наезжал и туда. Ему не удалось добиться от подданных ни обращения, ни возвращения епископа Феодора – но это не удалось и Ярославу. В целом же из Бориса получился неплохой правитель. «Сей благоверный Борис, – пишет автор жития, – благого корня сын, послушен отцу был, покоряясь во всем отцу. Телом был красив, высок, лицом кругл, широкоплеч, в чреслах тонок, с очами добрыми, весел лицом. И хотя малого возраста и с младым еще усом, но светился по-цесарски, крепкий телом, всячески украшен, как цветок цветущий в юности своей, в войнах храбр, в советах мудр и разумен во всем, и благодать Божья цвела на нем». Еще во Владимире-Волынском молодой князь прославился щедростью и добротой.

Как и Ярослав, Борис обучился грамоте и сам читал христианские книги. Он был христианином. Но если Ярослав лишь познавал христианство, то Борис в нем уже вырос. И он был первым из сыновей Владимира, выращенных в христианстве. Это следует иметь в виду, когда говорим о том, насколько глубоко и страстно воспринял он учение и нравственные идеалы новой веры. Ростовский князь алкал не царствия земного. Читая жития святых, Борис не раз молился: «Владыко мой Иисусе Христе! Сподобь меня, как одного из тех святых, и даруй мне по стопам их ходить. Господи Боже мой, да не вознесется мысль моя суетою мира сего, но просвети сердце мое на разумение Твое и Твоих заповедей, и даруй мне дар, который даровал от века угодникам. Ты – Царь и Бог истинный, помиловавший и изведший нас от тьмы ко свету! Тебе же слава вовеки, аминь».

Чтение и молитвы Бориса часто слушал его младший брат Глеб, живший в основном в Киеве. Глебу к тому времени исполнилось уже самое меньшее двадцать три года. Но он совсем не походил на своих предков, «лютых» воителей. Все источники описывают его одинаково – как человека чистого душой, по-детски наивного, немного робкого и тем всех к себе располагавшего. Владимир нежно любил его, а Глеб, подобно Борису, старался подражать отцу в щедрости и милосердии, творя в Киеве обильные милостыни. От Бориса, которого слушался во всем, Глеб воспринял глубокую набожность, и сам немало времени проводил в молитвах.

Владимир любил сыновей «болгарыни» – и все более утверждался в мысли о том, что из Бориса получится хороший наследник. Князь устроил любимому сыну и брак. Сначала Борис «худо пекся» об этом, но в конечном счете бояре напомнили ему о долге послушания перед отцом. Борис послушался и женился. Глеб, кстати, так и оставался неженатым. Борис вовсе не мечтал о навязываемой ему роли. Преданный отцу и беспрекословно выполнявший его волю, он отнюдь не готовил себя к восприятию киевского наследства – что бы ни думал по этому поводу сам Владимир. Святополк, однако, не мог поверить в отсутствие честолюбия у кого-то другого – и потому особенно возненавидел именно сыновей «болгарыни».

Но не только у него расположение Владимира к братьям вызывало настороженность. В среде киевского дружинного боярства лишенные воинской гордыни, набожные Борис и Глеб казались чужими. Бранные труды на рубежах требовали решительного и хитрого князя-воителя, каковым представлялся скорее Святополк. Ярослав княжил в Новгороде и с Новгородом был тесно связан, а киевская знать не хотела пришествия новых захватчиков с Севера. Сын же Ярополка, укорененный в южнорусской почве, мог заодно и очистить боярство от безродных выскочек Владимировой эпохи. У «двуотчича» появились первые сторонники в Киеве. И он решил воспользоваться этим. Впрочем, не по собственной инициативе. Болеслав тоже с подозрением смотрел на Киев. Кое-какие основания у него были. Дружеские связи Владимира с Ольдржихом и Германией могли возбуждать в польском князе законное раздражение. Но в конечном счете он сам интенсивно искал мира на западной границе и не раз засылал послов и к саксонскому двору, и в Прагу. Так что винить Владимира, которому ни с чехами, ни с немцами делить было нечего, по справедливости не следовало бы. Но Болеслав и не искал справедливости. Он добивался реванша за поражение отца. Червенские грады оставались вожделенны для Гнезна.