Никоновская летопись, созданная около 1520 года, вообще рисует эпоху Владимира уже вполне былинной, такой, какой она и запечатлелась в народной памяти нового времени. Князь предстает в сердце блестящего богатырского двора, и подвигам богатырей (именно так уже и называемым) уделяется немало места. Упоминаются и Александр Попович, и Ян Усмошвец (ранее безымянный кожемяка), и Рахдай – герой эпических преданий северного края. Князь, опираясь на их доблесть и силу, ведет ожесточенную войну с кочевниками. Причем не только с печенегами, но и с пришедшими спустя лишь полвека половцами. А в некоторых других памятниках того же позднего времени, отметим, – уже и с татарами. Ко двору Владимира приходят креститься неведомые ни по каким другим источникам печенежские князья. Ему покоряется прославленный разбойник Могута. Что-то принадлежит преданию, что-то – домыслам позднего летописца. Несомненно одно – в Никоновской летописи перед нами сухая выжимка из уже существующего во всей своей красе былинного эпоса. Неудивительно – именно в XV–XVI веках должны были складываться первоначальные тексты тех самых былин, которые позже будут записаны исследователями фольклора.
Недаром в начале того же XVI века у Владимира появляется новое отчество – «Всеславич». То самое, под которым и вошел он в былины. Впервые оно отмечено, что любопытно, не просто в официальном придворном, а в насквозь официозном сочинении XVI столетия, в «Сказании о князьях Владимирских», возводившем их родословную к императору Августу. Для сочинителя при московском дворе, человека весьма начитанного, былинное отчество древнего князя звучало уже естественнее книжного и исторического. А в XVII веке появляются среди памятников русской литературы уже и первые записи былин о «Владимире Всеславиче» и его богатырях. «Сказание о богатырях Киевских» – о поездке богатырей в Царьград и победе их над чудовищным Идолищем. Здесь, кстати, Александр Попович уже становится Алешей, а Добрыня – Никитичем, и действуют все три старших богатыря (правда, не они одни). «Сухан» – о богатыре, оскорбленном при дворе и героически погибшем, в одиночку защищая родину от кочевников. Наконец, различные версии знаменитой былины об Илье Муромце и Соловье Разбойнике.
Так, на протяжение веков, Владимир превращался из «просто» исторического персонажа в легенду. В легенду не придворную, даже не только церковную – в подлинно народную. Лучше свидетельство тому, сколь глубокий след оставило совершенное им в истории России. И сколь благодарную память оставил он после себя своей стране и своему народу.
Торжества и неудачи
Но мы, как писали средневековые летописцы, «к прежнему возвратимся». Сложные пути становления предания о Владимире увели нас в сторону от последовательного описания его правления. По неизбежности – ибо предания вклиниваются в сами летописные тексты. Но теперь время продолжить повествование.
995 год стал для Владимира годом и заметного политического успеха, и трагической утраты. И тем и другим он был обязан варяжскому «заморью». Владимир не оставлял своей заботой северные края. Теперь, после крещения Руси, к долгу государственному добавился долг христианский – содействовать просвещению скандинавских язычников. Укрепление связей со Скандинавией теперь не только содействовало бы торговле и обезопасило бы Русь с Балтикой. Владимир первым из русских князей задумался не просто об развитии существующих отношений, но и о установлении на норманнском севере русского влияния. Затея исторически и политически вполне оправданная, хотя бы существованием Ладоги. Владимир, в отличие от первых Рюриковичей, уже определенно не воспринимал варягов как своих соплеменников. Но варяги определенно же попадали в категорию «лапотников» Северо-Восточной Европы, подлежавших сплочению под рукою христианского Киева. Исключение представляла лишь Дания – но о ней Владимир и не думал, разве что как о наиболее вероятном сопернике.
К мыслям о Скандинавии Владимира обратило крещение давнего воспитанника, Олава Трюггвасона. Как уже говорилось, крестился Олав на западе, на островах Силли, в 993 году, получив от местного монаха-отшельника предсказание о королевском троне. После этого прежний свирепый викинг немного изменился. Он заключил мир и союз с христианами-англосаксами и более никогда не грабил христиан.
Владимир, конечно же, с радостью встретил крещение Олава. Напомним, что до разрыва между Западной и Восточной церквями оставалось еще несколько десятилетий, и крещение, пусть даже по латинскому обряду, воссоединяло Олава с Владимиром в христианстве. Отношения между воспитателем и приемным сыном возобновились и неизбежно потеплели. Олав, по одной из версий, даже прибыл на Русь, чтобы заручиться провести время с князем и заручиться заодно поддержкой перед решающей схваткой за власть с ярлом Хаконом.