Читаем Владимир Набоков, отец Владимира Набокова полностью

Но самое интересное – тексты. Набоков, за одним небольшим исключением, не посвятил ни одного текста напрямую еврейскому вопросу, но на протяжении всей его авторской жизни эта тема так или иначе возникала. Например, в рассказах «Адмиралтейская игла», «Жанровая сцена, 1945 год» (другой вариант перевода – «Образчик разговора, 1945»), в романах «Защита Лужина», «Дар», «Пнин», «Лолита». О трех последних скажем чуть подробнее.

В «Даре» главная «еврейская» линия – сам образ Зины Мерц, язвительной и остроумной, начитанной и умной еврейки по отцу. «Технические» параллели с Верой Набоковой более чем очевидны, хотя у Веры оба родителя были евреями. По выражению профессора из Бостона Максима Д. Шраера, в «Даре», помимо прочего, рассматривается проблематика «любви и брака между евреями и неевреями».

В «Пнине» Набоков наделяет заглавного героя, американского профессора Тимофея Пнина, бывшей невестой Мирой Белочкиной, погибшей в Бухенвальде. Они были вместе, но Гражданская война разлучила Пнина и Белочкину. Воспоминания о ней – едва ли не самый важный, хотя с точки зрения объема и скромный, фрагмент текста. Мы его полностью процитировали в главе о Сергее Набокове.

В «Лолите» Набоков обнаруживает и выводит на поверхность признаки (зачатки или остатки) антисемитизма в повседневной жизни США. Они еле заметны, но у настоящего писателя не бывает случайных нюансов. Цитата, в которой речь о Шарлотте, маме Лолиты: «Разглядывая ногти, она спросила еще, нет ли у меня в роду некоей посторонней примеси» (без малейших сомнений, имея в виду еврейство). А уже когда Гумберт вовсю колесил с Лолитой по нескончаемым мотелям, в одном из них, в «Зачарованных охотниках», фамилию Гумберта вначале неправильно прочли как «Гумберг», после чего ему отказали в жилье (и ему, чтобы все-таки получить комнату, пришлось доказывать, что его на самом деле зовут «не Гумберг, и не Гамбургер»). Да, сочувствия к Гумберту этим не вызовешь, но дело как раз в том, что Набоков говорит не о Гумберте, а еще раз указывает на одну из огромных проблем послевоенных США.

Чуть выше было сказано об одном исключении. Речь идет о рассказе «Образчик разговора, 1945». Он известен не так широко, как большинство других текстов, и в нем Набоков прямым текстом, используя форму, собственно, разговора, пишет об отношении американцев (не немцев!) к евреям. Не пересказывая подробно сюжет, ограничимся констатацией: все участники разговора, за исключением рассказчика, согласны с высказыванием, вложенным в уста безымянной «коренастой дамы» (здесь «они» – это немцы): «Любой разумный человек согласится с вами, что они неповинны в так называемых зверствах, большая часть которых была, возможно, выдумана евреями». От прочтенного разговора волосы встают дыбом, но еще больше ужасает мысль, что Набоков, без сомнения, писал его с натуры. Что же до рассказчика, то он покидает милое собрание со словами: «Вы либо убийцы, либо идиоты, или и то и другое, а этот тип – грязный немецкий агент».

Дмитрий Набоков, сын писателя, говорил: «Я родился в семье, совершенно лишенной расовых или религиозных предрассудков. Это было по отцовской линии продолжением либеральной аристократической традиции его собственного отца, который постоянно осуждал несправедливость в отношении слабых и бедных. У него, как и у его сына, не было ни грамма еврейской крови (см. уточнение несколькими абзацами выше. – Г. А.), но он был яростным противником антисемитизма в целом и погромов в частности»[81].

В завершение этой части автор книги, руководствуясь журналистским принципом двух источников, без малейшего удовольствия вынужден коротко представить еще одну точку зрения. Московский литературовед Николай Мельников неоднократно в различных СМИ и изданиях высказывал мысль, что неприятие антисемитизма у В. В. Набокова носило случайный характер, а темы, связанные с еврейством и антисемитизмом, для писателя «нерелевантны». Набоковедам памятна полемика между Мельниковым и уже упоминавшимся Шраером (на книгу которого московский критик однажды и отреагировал), переросшая в крупный и неприятный скандал с личными оскорблениями, в чем особенно преуспел Мельников. Ярость, с которой последний отстаивал свои позиции, объяснима с большим трудом, а кто прав, рассудит история (или же каждый рассудит для себя).

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии