Нет сомнений, что, если бы известия о террористических замыслах отвечали действительности, авторы этих замыслов хорошо понимали бы, на что они идут. Едва ли кто забыл ту вакханалию террора, которая последовала за убийством Урицкого[149]. В еще большей степени свирепствовали советские власти после неудавшегося покушения на Ленина[150]. Расстреливали «заложников», людей, абсолютно не причастных к покушению. Они погибли сотнями в одной Москве. Теперь Советская власть, несмотря на свои недавние победы, отнюдь не считает себя прочнее. Психологически невозможно допустить, чтобы эти люди не ощущали той всеобщей, болезненно-напряженной, страстной ненависти к ним, которой охвачены решительно все слои общества и даже те, кто живет их подачками, проклиная их самих и их чудовищный режим. Этой ненавистью отравлен воздух, которым дышат комиссары. Можно с уверенностью сказать, что в истории мира не было другой такой власти, в такой степени ненавидимой и проклинаемой. Ряд мелких черточек свидетельствует о том, что большевистские главари не обманывают себя в этом отношении и не склонны доверять тем овациям, которыми их встречают в заседаниях Съездов или на торжественных пролетарских спектаклях в Большом театре в Москве. Прочтите описание, как Уэлльз пробирался к Ленину через десяток барьеров, или описание Кремля. Ни один восточный деспот не окружал себя такой непроницаемой стеной. И это понятно и естественно. Можно ли себе представить Ленина или Троцкого, открыто и свободно появляющихся на улицах? В рассказе г-жи Шеридан есть интересная подробность о том, как вел себя Троцкий, когда ночью, на одной из московских улиц, автомобиль, везший его и рассказчицу, был остановлен для проверки пропуска. «Отчего вы просто себя не назовете? Вас же сразу пропустят», спросила она. И Троцкий быстро и отрывисто оборвал ее, приказав молчать…
При таких условиях ясно, что одна возможность заговоров и покушений усиливает большевистский террор, а осуществление – удачное или неудачное – такого покушения залило бы и Москву и Петербург кровью. Это несомненно, и «заговорщики», если они есть, не могут этого не понимать. Стало быть, пугать их, угрожать им – бесцельно. Это, в свою очередь, не может не понимать Советская власть.
И приходится сделать вывод: в этих угрозах просто проявляется тот дьявольский план истребления всех оставшихся представителей «буржуазного» класса, всех, кто не закабалился душой и телом большевизму. Это истребление за минувшие три года происходило систематически. По-видимому, мы сейчас стоим перед новой полосой убийств и террора.
Доклад комиссии Лиги Наций по вопросу о судьбе Аландских островов является новым этапом в том шведско-финском споре, который ведется с конца 1917 года, т. е. с того момента, когда успешный большевистский coup-d’etat[152] вывел Россию из строя и подготовил распад великого государства.
Как известно, Аландские острова были Швецией уступлены России вместе с Финляндией (или, как доказывают шведы, одновременно с ней) по фридрихсгамскому миру[153] 17 сентября 1809 года. В административном отношении они с того времени входили в состав Або-Бьернеборгской губернии[154]. Население принадлежит к той же категории шведских выходцев, которые еще в средние века заселили южный и западный берега Финляндии и сыграли такую крупную роль в ее политической и культурной жизни. Близкая связь с Финляндией поддерживалась и географическими, и другими естественными условиями. Зимою море замерзает в шхерах[155], разделяющих бесчисленные скалистые островки, расположенные между главным островом и финляндским берегом, и получается как бы один материк. Напротив, западный пролив, отделяющий Аланды от Швеции, хотя и более узок, но свободен от островов и почти никогда не замерзает. Для России обладание островами имело исключительное значение: стратегически это обладание дает возможность запереть Ботнический залив и господствовать над Финским. В период крымской войны Аландские острова (в 1854 г.) были на короткое время заняты союзными силами неприятеля. Оставляя острова, они разрушили возведенные укрепления, причем парижским трактатом было запрещено восстановить их. Запрет этот оставался в силе до очень недавнего времени. При опубликовании советским правительством тайных договоров обнаружилось, что по одному из таких договоров, датированному 31 октября 1907 г., Германия признала право России воздвигать укрепления. Но – habent sua fata pacta[156] – только тогда, когда вспыхнула мировая война, Россия могла, уже с согласия своих союзников, принять необходимые меры стратегического характера, вызвавшие, правда, большое недовольство в Швеции, несмотря на формальное заявление русского правительства, обещавшего по окончании войны срыть укрепления.