Владимир Мономах

Великий князь понял вдруг, что на миг непозволительно расслабился. И тут же сменил тон: уж очень склонен был поучать.

– Прежде чем постичь тайны Великого Киевского княжения, надо постичь чистоту его красок, – негромко сказал Всеволод сыну. – Перед тобой на равнине все краски Земли Киевской. Смотри внимательно и разумно с восхода на закат, от шуйцы до десницы. И спрашивай, непременно спрашивай, если чем-то удивлен будешь или чего-то не поймешь.

– Понял, батюшка. От восхода на закат, от шуйцы к деснице…

Княжич Владимир никогда не стеснялся спрашивать, если что-то было для него непонятным. И, едва начав основательный неторопливый осмотр от шуйцы до десницы, сразу же наткнулся взором на что-то, доселе ему неведомое.

– Дозволишь вопрос, батюшка?

– Велю.

– А что это за темно-зеленое пятно, если от шуйцы смотреть?

– Полынь. Первая листва ее, всходы, всегда темной зеленью отливают. Потом светлеют, желтеть начинают, отсыхают совсем, а стебель с метелкой семян стремится к солнцу, чтобы созреть и умереть, дав новую молодую жизнь семенами.

– А почему листва темной зелени будто серебром присыпана?

– То не серебро. То соль.

– Откуда же соль взялась?

– Бури и ветер соль приносят с моря, которое Понтом Евксинским зовется. А по-нашему – Черным. Вот эта горькая черноморская соль и оседает на полынных зеленях. Потом в землю уходит, когда листья полынные отмирают.

– А почему черноморская соль именно на полыни оседает?

– Листья у нее шершавые и маслянистые слегка. Что дальше видишь?

– Кусок травы. Другая зелень у нее. Более сочная, что ли.

– Это копытка. Она и под снегом выживает, и дикие лошади, которые тарпанами зовутся, зимой копытами снег разгребают, чтобы до нее добраться, почему и название такое получила. Копытка и лютой зимой сочная. Что рядом?

– Рядом веселые столбики с метелками. Шевелится все, будто играет.

– То ковыль. Очень живучий, сочный. Скотина травоядная – тарпаны, олени, косули – его любят. Упрямая трава. Она в конце концов всех победит, и степь станет ковыльной. Только полынь кое-где на солончаках останется.

– Дальше…

– Дальше пока погодим, – сказал великий князь. – С травами ты достаточно ознакомился, теперь о зверях поговорим.

– Дозволь сначала вопрос, батюшка.

Великий князь кивнул.

– Спрашивай.

– Мы вроде бы в щель смотрим, а откосы у щели каменистые и как бы зелень на них. Что же это за зелень?

– Камнеломки тут ютятся. Хмель, плаун, дикий виноград. Помалу, неторопливо камень разрушают до песчинок. Этот труд их долгий и совместный степь ровной делает.

– Вон что…

– Если все понял, тогда пора к степному зверью переходить.

– Пора, батюшка.

– Тогда слушай.

Великий князь солидно откашлялся, подумал, с чего начинать.

– Два особо опасных зверя в дикой и пустой сей равнине проживают. Лютый зверь пардус, которого барсом еще зовут, и яростный зверь тур. Он зубром еще называется. Ну, лютому зверине и косуль с ланями, дрофами да оленями хватает, но все же ты за этим приглядывай, а яростного зубра остерегайся всегда. Зверь этот древний, а то и вовсе допотопный. Яростью злой пышет, так что сразу, как только приметишь его близко, коня разворачивай и гони беспощадно. Уразумел, сын?

Владимир про себя чуть усмехнулся.

– Уразумел, батюшка.

– Слову верю, хоть ты и усмехаешься совсем некстати. И под это слово одного тебя в дикость эту отпускать буду, когда дела меня задержат. Но – при мече и в кольчуге.

– При мече и в кольчуге, батюшка. В полном оружье и даже со щитом.

Вовремя он тогда про щит сказал. В шутку, конечно, но шутка обернулась пророчеством.

На следующий день у великого князя дел не оказалось, и они снова выехали верхами в горькую полынную степь, где привольно паслись многочисленные дрофы, стада ланей, оленей, тарпанов, косуль. Лютого зверя нигде не было видно, а туры, да и тарпаны держались далеко от них. Всеволод широким жестом указал сыну на всю огромную равнину.

– Гляди, сын, на живой простор, где никто так просто, зазря, никого не убивает. Только ради пропитания своего. Этим Господь, Бог наш Святой, учит нас кровь понапрасну не проливать. Понял ли мудрость сию?

– Все понял, батюшка. Однако дозволишь ли спросить тебя?

– Спрашивай.

– А где половцы?

– Там, где трава. Они кочуют по рассветным равнинам, а если и там травы не уродилось, то морским берегом проходят на сочные долины меж Днепром и Дунаем, где и откармливают коней. Но ты, сын, о них никогда не забывай.

– Почему? Они же вдоль моря гонят, чтобы коней на дунайских равнинах откормить.

– Откормят и на нас бросятся. Так что ты, когда править станешь, об этом помни. Окружат и стрелами забросают.

Владимир на минуту задумался и спросил неожиданно:

– А почему они половцами прозываются? Потому ли, что в поле живут?

– Так некоторые и полагают.

– Стало быть, ты, батюшка, по-иному, по-своему полагаешь?

– По-иному, – великий князь подумал. – Все кочевники, что на Великое Киевское княжение доселе нападали, на нас не похожи. Смуглые, скуластые, темноглазые, черноволосые. А волосы у половцев – себя они, между прочим, кипчаками называют – на лежалую солому похожи. И глаза серые, светлые, а порою совсем как у нас.