Владимир Мономах

Долгий и тяжелый путь не прошел для Мономаха бесследно. В слои 58 лет он быстро стал уставать, порой держался в седле через силу, но воины, не только переяславские, но и киевские, и черниговские, и иных городов, постоянно видели его перед собой - по 'Прежнему стройного, ладно сидящего в седле, с ободряющей веселой усмешкой на губах, обращенной к дружинникам и пеш-цам. Воины видели его и в сторожевом полку, и у отставших пешцев, ночами он выходил из шатра и шел к кострам, вокруг которых, дремля, согревались воины. Он по-прежнему говорил, ие возвышая голоса, мягко улыбался, и этот легромкий голос, спокойную, мягкую улыбку, воины за долгие годы совместных походов с князем считали своей, относящейся только к ним, боевым товарищам. И только немногие, близкие к нему люди знали, ка-кой ценой, каким огромным внутренним напряжением сил достигается это спокойствие и эта уветливость князя, песмотря па видимые и невидимые трудности.

Вот и сейчас. Войско остановилось на Донце для небольшого отдыха. Воины запалили костры, достали хлеб, и мясо, и питье. Вслед за дружинниками подтягивались пешцы, Мономах слез с коня, разогнул затекшие от долгой тридцативерстной дороги руки, ноги и спину. Подумал, что действительно другие наступили времена, те-перь, как прежде, он уже не сможет за один день от за-утрони до вечерни доехать от Чернигова до Киева. Пока дружинники ставили княжеский шатер, он пошел от ко-стра к костру, заговаривая с людьми, отвечая им, улыбаясь.

Около одного из костров, где сидели его, переяславские, пешцы, князь остановился. Воины встали, радостно

приветствуя князя. Мономах посадил их, присмотрелся к крайнему пешцу, заросшему светло-русой бородой.

– А уж не ты ли гпал говяда под Переясдавлем, когда я тебя встретил близ дубравы?

– Я, князь, - отвечал Стаико.

– Ну как, до сих яор в поле носишь с собой и лук, и стрелы, и топор?

– Нет, князь, со времени твоего последнего похода в степь в 1103 году живем мы мирно, но вот в прошлом году снова Шарукановы люди все забрали, и дом спалили, и говяда того увели, хотя и был он уже стар.

– Терпи, - сказал Мономах, - может быть, завтра навеки покончим мы с половцами, возьмем Шарукана, как уже взяли многих ханов. А говяда тебе добудем нового.

В этот день полки облачились в брони, закрыли головы боевыми шишаками, поразобрали из обоза щиты и копья. Здесь же Мономах изрядил войско к бою, определил чело, крылья - полки правой и левой руки, дал наказ воеводам, а также тысяцким, которые поведут в бой пепщев.

Теперь войско подвигалось медленно, уже боевым строем. Впереди шел сторожевой полк, потом тремя потоками конные дружины, сзади же тли пешцы, которым надлежало при появлении половцев выдвигаться вперед и стоять в челе войска, принимая на себя первый их удар.

Но проходил час за часом, далеко сзади остался Донец; к вечеру сторожи донесли, что впереди виднеется город Шарукань - половецкая столица. Войско изготовилось к бою, но половцы так и не появились, а вскоре русские воины впервые в своей жизни увидели город, откуда начинались многие половецкие выходы в Русь, куда гнали русских пленников, сгоняли захваченный скот, свозили имение. Руссы смотрели во все глаза, по так и но увидели настоящего города: стояли сотни кибиток, глинобитных домов, шатров, и все это нестройное степное селение было опоясано невысоким земляным валом, который, видимо, и был предназначен для того, чтобы охранить Шарукань от единого коттого набега соплеменников. Здесь, в далекой степи, за десятками рек и речек, Шарукан опасался лишь своих братьев - половецких xanoii, русские же рати никогда не являлись в здешние места, их половцы не принимали в расчет. Теперь же город лежал, по сути, беззащитным перед русскими воинами - большими умельцами брать и пе такие валы, а пастойщие, рубленные из дерева ш даже сложенные из камня

детинцы.

Русское войско подошло почти вплотную к стенам города. Было очевидно, что Шарукана и всего его конного войска в городе нет, а будут ли защищать этот вал горожане и если будут, то как они это станут делать, - было совершенно неясно.

После короткого свещания с киязъями Мономах, которому после Переяславля братья отдали руководство всем русским войском, приказал полкам готовиться к приступу, а поначалу вперед выдвинул попов. Полки приближались к городскому валу, а впереди воинов, одетые в ри-ны, с крестами над головами, шли свящеппослужитзли и пели тропари и кондаки честного креста и канун богородицы.

Перед этим па свещанип Мономах сказал братьям, 'по и Шарукане, как рассказывали сами половцы, жившие в Переяславле, и торки, и заезжие торговые люди, живет много русских людей, не пленных, а либо пришедших сюда в давние времена добровольно, либо челяди, бывшей в услужении ханов, много здесь и христиан, и пусть свя-щепное пение напомнит им о родине, о родных святынях, возбудит их дух, пусть возьмутся русские люди, все тамошние- христиане за оружие.

С городского вала замахали руками, подали знак, и Мономах приказал войску остановиться и пропустить к нему послов из Щаруканя.