Владимир Мономах

Обучение шло на деревянных мечах; для того чтобы не так болезненно чувствовать на себе жесткие удары, мальчикам полагалось надевать ватные стеганые куртки и штаны. Бегать и прыгать в такой форме было тяжело, но приходилось — Самойло приучал их уворачиваться от меча. И они покорно учились, получая синяки, ссадины и потея в ватной одежде.

— Давай сбежим, — сказал как-то Свирид. — Я больше не могу. Хожу в синяках и все время чешусь.

— Это невозможно.

— Почему невозможно?

— Потому что это — повеление.

— Что?..

— Повеление. Его надо исполнять во что бы то ни стало.

В голосе Владимира прозвучало что-то настолько властное, что Свирид замолчал. Укрылся с головой и беззвучно плакал, пока не уснул.

В конце концов их обучили всему тому, что надобно воину в сражении: владению мечом и щитом, умению уклоняться от ударов, а также некоторым уловкам опытных воинов, способных заставить противника раскрыться. Синяки и боль в суставах постепенно прошли, и в еще не окрепших мышцах осталась одна усталость.

Но потом и она прошла.

Только после этой школы выживания в бою великий князь Киевский Всеволод принялся обучать сына, а заодно и сопутствующего ему Свирида выживанию в мирной жизни. Начал торжественно с подходов, так сказать, общего характера.

— Учитесь, сыны. Учитесь видеть мир Божий и мир Диавола. Учитесь дружить и учитесь сражаться, отстаивать правду и воевать с ложью.

— Но воевать — значит убивать, батюшка. И тратить силы свои.

Оспаривать излагаемые великим князем постулаты дозволялось только Владимиру. Свирид молчал, но часто согласно кивал головой.

— Не следует тратить здоровье и силу свою попусту, сыны. Ни на охоте, ни в игрищах, ни в пустопорожних забавах. Тратить следует в бою, потому что ничего нет выше славной победы.

Князь Киевский излагал истины со строго сведенными бровями. Он в них верил, как в «Отче Наш…», и говорил увесисто.

— Рана от верного друга куда достойнее, чем поцелуй врага.

Дети слушали покорно. Но не всегда.

— Ну как же так получается, батюшка… — Владимир, привыкший уже к материнской логике, не принимал тяжеловесного отцовского разъяснения, в котором, как правило, говорилось обо всем в общем и ни о чем в частности. — Для славной победы надо иметь достойного врага, батюшка.

— Это безусловно, сын. Лучше мало, да с правдой, чем много без правды.

— А как же угадать друга?

— Муж обличающий лучше льстящего, сын.

— А как отличить лесть от правды, батюшка?

— Уменье коня познается на войне, а друга — в беде, сын.

— А есть ли у войны законы?

— Первый закон: никогда не воюй со своими, не проливай братской крови. Со своими надо искать мира и согласия.

— Всегда?

— Межусобица ослабляет Русь.

— Понял, батюшка.

— Объединяйся со своими братьями ради общего святого дела — защиты Великого Киевского княжения. Об этом помни всегда.

— Чего бы это ни стоило?

Владимир спросил вполне серьезно, но великий князь уловил в его вопросе легкую иронию. Это ему не понравилось.

— Ничего нет страшнее раздора меж братьями, сын. Ничего, запомни сие.

— Запомнил, батюшка.

— Круши врага братьев твоих и всего Великого Киевского княжения. Все вместе, дружно, щитом друг друга прикрывая.

— И враг этот…

— Половцы. Помните, сыны, самый главный враг Киевской Руси — половцы.

— Всегда буду помнить, батюшка.

— Они прирожденные всадники, и эти всадники дружно атакуют противника. А внезапный удар конницы — страшная сила. Они окружают пехотную рать, засыпают стрелами и разрывают строй.

— И нет никакой возможности выдержать удар половцев?

Великий князь вздохнул:

— Их могло бы сдержать конное войско, но у нас конного войска нет. Есть незначительная конная стража, но стража не может сдержать натиск яростно атакующей конницы. Она обучена только защищать самого князя и его воевод.

Владимир смотрел на отца преданными глазами, но сам взгляд показался великому князю отсутствующим. И это тоже ему не понравилось.

— Ты понял меня, сын?

— Понял, батюшка.

— И научись видеть. Не просто смотреть на мир, но зреть его, оценивать и понимать.

— Да, батюшка.

Сын никогда не спорил с отцом, но всегда дорожил собственным мнением.

— Молодые глаза зорче старых. Зорче и свежее, и потому способны увидеть новое.

— Да, батюшка.

Нет, любимый сын явно не слушал, а потому и не слышал его. Он устремлялся вослед за своими думами или мечтаниями и только старательно поддакивал отцу в паузах. И это великому князю тоже не нравилось.

— Подай-ка мне книгу и ступай.

Свирид опередил Владимира и подал книгу.

— Ваша книга, великий князь.

— Благодарю, — вздохнул Всеволод. — Ступайте, сыны.

Мальчики молча вышли.

«Я неправильно начал, — с горечью подумал великий князь. — Надо было бы начать с Божественной Истории. И вообще — с истории. Надо перечитать Геродота…»

— Но сначала — с Божественной, — вслух сказал он самому себе. — С Божественной!.. О святых угодниках Божиих и о славе их в веках!

2