Владимир Мономах

Князь Владимир занял место у въезда в пригородный лесок. И — вовремя: уже стало светло, когда передовые посты князя Воислава перекатами голосов донесли:

— Проскакал. Проскакал. Проскакал…

Солнце подошло к полудню, когда послышался перестук копыт, и показался он Мономаху до крайности усталым. Шагнул Мономах на тропу и властно поднял руку.

Из кустов вынырнул всадник. Он лежал на потной шее загнанной лошади и уже не глядел на дорогу.

— Стой!..

Мономах схватил коня под уздцы.

— Кто ты? — прохрипел всадник.

— Сын великого Киевского князя Всеволода Владимир Мономах. Свирид — мой названый брат. Ты должен передать для Свирида только одно слово.

— Кронборг… — выдохнул всадник.

Владимир приказал немедленно отправить гонца к князю кривичей для отдыха и тут же со своей дружиной выехал в Киев, где его ждал названый брат.

3

Свирид спросил первым:

— Живого перехватил?

Мономах посмотрел на отца.

— Говори все.

— Гонец жив, но еле-еле. Коня загнал. Отправил его к кривичскому князю, пусть в себя придет. Прохрипел одно слово.

— Какое?

Владимир опять посмотрел на отца.

— Говори, — сказал великий князь.

— Кронборг.

— Что еще скажешь, сын? — спросил великий князь.

— Это все, что мне известно.

— Английская королева Гита в замке Кронборг, — сказал Свирид. — По другим сведениям, с нею две подруги, две горничных, камердинер, повар и четыре личных стражника.

Помолчали, раздумывая.

— Что скажешь, батюшка? — нетерпеливо спросил Владимир.

— Готовьте посольский обоз в Датское Королевство. Это — совместно с торговым, сыны. Посла определю сам, тут подумать надо. Начальником обоза назначить кого-либо из думных бояр, тут тоже подумать надо. Все обозники — дружинники моего сына. Оружие — под поклажу. Начальник охраны — Смоленский князь Владимир Мономах, и твои люди, Свирид, должны подчиняться ему без промедлений.

— Слушаюсь, великий князь.

— Обоз осмотрю сам.

— Слушаюсь…

— Коли вопросов нет, так и ступайте с Богом, сыны. Выезд через три дня.

Великий князь Всеволод почему-то любил откладывать исполнение собственных распоряжений на три дня. Всем казалось это странной привычкой, почти чудачеством, но это было не так. Три дня нужны были великому князю для тщательной проверки собственных распоряжений. Он старательно перебирал все обстоятельства, способствующие принятию этих распоряжений, а через три дня либо подтверждал собственные повеления, либо отдавал новые.

Выйдя из отцовской половины, Владимир сразу же прошел к матери.

— Здравствуй, светлая матушка моя.

Великая княгиня молча поцеловала сына.

— Попрощаться зашел, матушка.

— Знаю, что обозом командуешь. И обоз этот идет в Данию.

— Через три дня.

— Надеешься, что удастся спасти Английскую королеву Гиту?

Владимир уныло вздохнул:

— Батюшка собирается сватов засылать в Австрийское королевство.

— Спасение — это подвиг. А женитьба — сговор старших за твоей спиной, сын. Это — расчет, а не любовь. А жить без любви — великий грех перед Господом и собственной совестью.

— Что же делать, матушка?

— Спасать любовь, сын.

Вздохнул Владимир.

— Как?

— Думай, — мать притянула его голову, поцеловала в лоб. — Ступай, сын. И думай.

— Я буду думать.

— Это правильно.

На следующий день Владимир Мономах и его любимец Добрынька столковались с девушками и решили улизнуть к провалу. Однако Владимир, подумав, все же сказал отцу, что хочет поохотиться до отъезда в Данию с обозом и посольством.

— Косулю подстрели, — сказал великий князь. — Что-то давно ее не едали.

— Подстрелю, батюшка.

Мономах напросился на охоту совсем не потому, что стосковался по ней. Нет. Английская королева Гита не выходила у него из головы. Он уже и думать не думал о хорошенькой подружке своей сестры, да и сама мысль о ней казалась ему кощунственной, поскольку как бы приземляла мечты об осиротевшей Английской королеве Гите.

И вот молодежь весело выехала полюбоваться провалом.

Девушки — старшая сестра Владимира княжна Елена, младшая — княжна Татьяна и ее подружка-горничная Ольга — все еще оставались звонкими хохотушками, только Елена стала куда чаще таинственно улыбаться, нежели звонко хохотать. И украдкой поглядывать на всегда веселого, звонкого Добрыньку.

«Повзрослела моя сестренка, — усмехнулся в еле-еле начавшие отрастать усы Мономах. — Повзрослела и расцвела. Как же чудно хорошеют девушки, влюбляясь впервые в жизни…» И тут же понял, что время не стояло на месте, что шумная звонкая юность незаметно, исподволь сменилась улыбчивой молодостью, с ее трепетом и ожиданиями завтрашних волнений и забот, что девочки стали девушками, а юноши — мужчинами: вот и угрюмый Ратибор уже не идет пешком, а важно восседает на сером битюге с мечом у пояса. И он, Владимир Мономах, тоже едет на любимом жеребце и тоже при мече. Да и едет-то совсем не ради того, чтобы просто поглазеть на провал или украдкой перемигнуться с красивой горничной, а…

«Да, на охоту».