Владимир Мономах

«Вот!..» — вдруг мелькнуло в голове Смоленского князя. И сказал:

— Веру подарила, а вы всего одну жалкую церковку в городе построили.

— Нам и одной вполне достаточно, — ответил князь Воислав.

Говорил он спокойно, негромко, с достоинством. Остальные кривичи молчали.

— Собор надо закладывать, — сказал Владимир. — Собор во имя Господа Бога. И вы должны его построить. Вы, смоленское дворянство. А заложу его я, Смоленский князь Владимир Мономах.

Все молчали.

— Холм у вас очень уж приметный, — продолжал Мономах. — Собор издалека виден будет, как перст Божий.

Снова встал князь кривичей Воислав:

— У нас своя вера, князь Владимир, а для христиан вполне достаточно и малой церкви. В соборе они затеряются — раз, два, три да священник малой церковки. Но если желаешь, заложи первый камень в основу пустого храма, князь Смоленский.

— Честью почту.

Камень для закладки собора волок на холм Ратибор. Он выбрал огромную глыбу. Но дотащил ее и старательно уложил в указанное место.

Подоспевший священник местной церковки освятил будущий храм.

— Именем Господа Бога нашего…

Этим тогда все и ограничилось. Храм во имя Божьей Матери был воздвигнут через сто лет после закладки первого камня.

Но на пиру по поводу закладки первого камня гуляли широко. Ели смоленскую ветчину и смоленскую оленину. Пили меды ставленные и меды цеженые, а под черную брагу запели дружинные песни. За черной последовала брага хмельная; Добрынька в пляс пустился, выделывая коленца. А следом пошла и белая хмельная бражка под десять разборов. Разобрались и с разборами и спать наладились.

Сладко выспались на душистом сене. И головы с похмелья не болели.

А за утренней плотной закуской Владимир Мономах сказал кривичам:

— Вы доказали свою верность пред ликом Господа Бога нашего Иисуса Христа. Теперь докажите свою верность великому Киевскому князю Всеволоду и мне, его сыну и князю Смоленскому.

— Это опять насчет коней? — И снова зашумели.

— Тихо! — крикнул Мономах.

Замолчали.

— Коней своих никому не отдадим, — решительно заявил князь Воислав.

— Я коней не покупаю, — усмехнулся Смоленский князь. — Но плачу золотом за вашу доблесть и отвагу. Сами создайте конную дружину, сами отберите десятников, сотников и есаулов из наиболее отважных и опытных. Воеводы и подвоеводы будут моими только для согласования общих действий.

— Воюет Киев, а не мы, — насупившись, сказал князь Воислав. — С кем воюет, нам то неведомо. Мы лишь храним верховья торгового пути из варяг в греки.

Заворчали упрямые кривичи:

— Нам-то что ж воевать…

— Мы люди мирные…

— Ну сказал: коней!..

— Ну поворчите, поворчите. А я пока в Киев сплаваю да и упрошу батюшку моего, великого князя Всеволода, отменить потомственное дворянство — оставить только личное.

— А у нас, кривичей, и нет никакого дворянства, — спокойно ответил князь Воислав. — Мы не княжество, хотя меня и провозгласили князем.

— Это за что же такая честь? — спросил Смоленский князь.

— Провозгласили, потому что я ведун. И ведомо мне, что очень, очень скоро сорвутся с места норманнские викинги, а за ними последуют и шведские варяги. Так было издревле.

Все примолкли.

— Что молчите? — спросил Владимир.

— Да вот, — князь Воислав вздохнул. — Никак нельзя нам сейчас на службу поступать даже за золото. Скоро купцы плохую весть принесут.

— И что за весть?

— Что варяги опять зашевелились. И нацелились они на Великий торговый путь. Великое Киевское княжение далёко, нам одним путь из варяг в греки придется защищать. Порушат торговлю, так и вся Русь вздрогнет. Сильно поколеблется вся Земля Русская. Вот где беда-то, князь Смоленский. Куда пострашнее всех половцев. Куда пострашнее и опаснее.

— Поможем, — сказал Мономах. — Киев к Ильмень-озеру дружины пошлет, как при прадеде моем великом князе Олеге Вещем.

Помолчали кривичи.

И вдруг согласно вздохнули, точно по единому приказу.

Глава третья

1

Вскоре очередной отчаянный и безрассудный конунг викингов Гильом, собрав ватагу столь же отчаянных и безрассудных головорезов, стайками и в одиночку бежавших от вечного голода в нищей Норвегии, провозгласил боевой поход. Неизвестно, правда, куда поход и против кого. И, как то водилось, запалил прощальный священный костер на берегу моря. Викинги — далеко не все, а лишь те, кто своевременно положил перед конунгом меч и щит, — собрались у костра. Это были самые бесстрашные, выразившие желание сражаться впереди всех голыми по пояс, за что им полагался выбор добычи и женщин. Их называли берсерками, и остальные воины их всегда побаивались и сторонились.

Берсерки кружили вокруг прощального пламени, глухо пели прощальную песню, отбивая ритм ударами мечей о щиты. Исполнив песню, они уселись вокруг костра, и конунг засыпал огонь охапками дикой конопли. Повалил густой дым, который с наслаждением вдыхала вся ватага берсерков. В конопле содержалось вещество, не только пробуждавшее невероятную ярость и бесстрашие, но и притуплявшее естественную осторожность воина. Берсерки были приучены вдыхать этот дым перед боем. Конопля давала им силу, неистовство и восторженное наслаждение в тяжелой сече.