Владимир Мономах

Уже на следующий день после отъезда гонцов в Переяславль вновь толпы людей высыпали на улицы города, обступили боярские и купеческие дома, окружили синагогу. Некоторые подбегали даже к крыльцу великокняжеского дворца и выкрикивали угрозы в закрытые, зашторенные тяжёлыми занавесями окна. Младшие дружинники, охранявшие дворец, молча смотрели на буйствующую чернь, не решаясь прибегнуть к оружию.

Большая толпа бросилась в сторону Печёрского и Выдубицкого монастырей, грозясь расправиться с монахами — плутами и мздоимцами. Мятеж нарастал, вовлекая в свой водоворот всё новые и новые сотни людей, пробудились окрестные слободы, поднялись против своих господ смерды, закупы, рядовичи. Холопы вышли из повиновения своим господам на княжеских и боярских дворах, должники отказывались платить резы и сам долг, расправляясь с особо ненавистными заимодавцами.

Грозный призрак народной расправы со всеми богатыми людьми вставал над Русской землёй.

К вечеру этого дня в Софийском соборе митрополит Никифор вновь собрал киевскую верхушку. И вновь было решено просить Мономаха срочно прийти в Киев, спасать княжескую власть, спасать имение, святую церковь, монастыри, бояр, купцов от потока и грабежа, унять мятеж. На этот раз споров не было: и сторонники Изяславова корня — приспешники Святополковых сыновей, и люди Святославичей, и иные дружно согласились звать Мономаха — слишком дорого для всех могла обойтись распря в это трудное для знати время.

Вельможи вместе с митрополитом вышли на соборную паперть и обратились ко многим собравшимся там людям, уговаривая от имени всей Русской земли послать гонцов за Мономахом. Но народ продолжал вопить, припоминая всё новые и новые обиды и угнетения. И лишь когда Никифор пообещал, что переяславский князь рассудит всех судом праведным и воздаст за обиды по заслугам, из толпы послышались крики: «Посылайте в Переяславль! Хотим Мономаха!» Это приспешники Всеволодова дома, рассеявшиеся в толпе, делали своё дело.

Гонцы везли Владимиру короткое и грозное письмо от больших людей Киева, сохранённое позднее в летописи: «Пойди, князь, в Киев; если же не пойдёшь, то знай, что много зла произойдёт, это не только Путятин двор или сотских, или евреев пограбят, а ещё нападут на невестку твою[35] и на бояр, и на монастыри, и будешь ты ответ держать, князь, если разграбят монастыри».

Теперь, после этого второго приглашения, сделанного не только от киевской верхушки, но и от всего народа, Мономах решился. И всё же, уже быстро собираясь в Киев, снаряжая дружину, он послал гонцов в Чернигов к Давыду ж в Новгород-Северский к Олегу, сообщая новые подробности о событиях в Киеве, о двукратном его приглашении и своём решении взойти для утишения Русской земли на великокняжеский стол.

В тот же день переяславская дружина двинулась в путь.

20 апреля 1113 года переяславский князь подъехал к Киеву. Ему навстречу вышли митрополит, епископы, бояре, которые вывели, за собой своих людей, вовлекли в это шествие много народа. Сделать это было нетрудно. Мономаха в Киеве знали давно. Здесь он жил долгими месяцами и в юности, и в зрелые годы при отце, князе Всеволоде. Отсюда он не раз уходил в поход против половцев. Здесь стоял его дворец, находился его домовой Выдубицкий монастырь, вокруг города лежали его дворцовые сёла, полные смердов, закупов, рядовичей; отсюда уходили в Византию ладьи с его, княжескими, товарами.

Приспешники Мономаха понесли по городу слух, что князь проведёт правый суд и накажет мздоимцев. Волнения городских низов стали утихать. А когда по киевским улицам при полном вооружении проехала княжеская дружина, мятеж окончательно стих. Стало ясно, что князь неспроста привёл с собой сотни вооружённых всадников.

Мономах после встречи с горожанами близ киевских стен в город не въехал, а направился в княжеское село Берестов, потому что в Киеве было ещё неспокойно. Кроме того, он хотел здесь, в отдалении от города, встретиться с верными ему людьми, допросить соглядатаев, выявить смысл народного недовольства и истинные причины мятежа. В город он должен был въехать утишителем и благодетелем, ибо не на один день, не на один год собирался он водвориться на Старокиевской горе и начинать ему, нарушившему Ярославову лествицу, следовало не с распрей, не с войны, а с мира и согласия.

Наступил следующий день, а князь всё ещё сидел в Берестове. Стало известно, что в загородном княжеском дворце вместе с ним сидят новый киевский тысяцкий, его старинный друг Ратибор, белгородский тысяцкий Прокопий, переяславский тысяцкий Станислав, видный боярин Олега Святославича Иванка Чюдинович, другие киевские и переяславские бояре и старшие дружинники. Здесь же вместе с ними сидят грамотеи-писцы и знатоки русских и греческих законов.