Владимир

Это был, видимо, самый тяжелый удар, обрушившийся ва князя Владимира. За краткими и скупыми словами тиунов о дани он слышал более значительное, более страшное.

Далекий Новгород! Там прошла вся юность князя Владимира, там он жил душа в душу с боярами, воеводами, могучим новгородским вечем…

Родной Новгород! Ты поил и кормил сына Святослава Владимира и при его посредстве утверждал единство с городом Киевом, а значит, и всей Русью…

Новгород, Новгород, ты поднялся, ударил в колокола, когда пришла весть об измене князя Ярополка, стал под знамя Владимира, дабы идти на Киев, оборонять Русь, а за тобой двинулись все полунощные земли.

Что же с тобой, Новгород, сталось, коли ты в сей тяжкий, может, самый тяжкий для Руси час отрекся от города Киева, отказываешься давать ему дань, не хочешь говорить с твоим питомцем Владимиром-князем?

Нет, не Новгород, всколыхнулась Русь, ее люди, князь Владимир объединил Русь, но и вынянчил, вырастил силы, разрывающие ее в клочья…

После долгого молчания он промолвил:

— Требите пути, мостите мосты… Иду на Ярослава, сына своего…

Но что случилось с князем? Произнеся эти слова, он побледнел как полотно, вздрогнул, схватился руками за грудь, из уст вырвался крик, хрипение, бояре, стоявшие рядом, едва успели подхватить князя…

— Умер князь! — пронеслось по палате. — О, горе, горе русским людям! Умер князь!

6

Князь Владимир не умер. Несколько ночей и дней боролось его тело со смертью, он лежал неподвижно, от страшной сердечной боли у него каменели, холодели руки и ноги, временами князь терял сознание, однако жизнь на сей раз победила; в теле князя нашлись еще силы, могучее сердце выдержало страшный удар. Через неделю он сел, еще через неделю он встал и сделал несколько шагов, а там уж прошел по терему…

И было еще одно, что заставляло его бороться за жизнь, победить болезнь, — князь Владимир хотел жить во что бы то ни стало, он понимал, что в этот решающий час не смеет уйти из жизни, князь хотел докончить им начатое… Жить, бороться, побеждать и жить!

Оставив Гору, Владимир поселился в своем тереме Берестовом…

Что влекло его в этот терем, стоявший далеко за городом, на высокой круче над Днепром, среди лесов, чащ, пущи?

Трудно разгадать порывы человеческой души. Еще трудней сказать, почему князь Владимир в этот напряженный и решительный час бежит от мира и поселяется в Берестовом. Может быть, он не хотел видеть суетной, изменчивой, коварной Горы; может, не мог и боялся жить в тереме, где изведал столько горя, неправды, обид, где в сенях на каменном полу запеклась навеки кровь Ярополка; может, здесь, под охраной дружины, он хотел укрыться от Святополка; может, наконец, его, больного и слабого, манили тишина и покой Берестового?…

Удивляет еще одно. В тихие светлицы Берестовского терема Владимир велит перенести убранные много лет назад из Золотой палаты боевые доспехи древних князей, и меч и щит отца своего Святослава, поцеловав, вешает на стену опочивальни.

Владимир не сдается, он еще борется. От Берестового к городу и обратно мчатся бесконечные гонцы, днем и ночью едут бояре и воеводы — князь следит, как собирается воинство для рати с Ярославом, ему ведомо, где рыскает в поле князь Борис, и, поскольку прошло много времени, а печенегов не было, князь велит Борису возвращаться в Киев и нетерпеливо его ждет.

Видимо, князь слишком много трудился — в начале месяца червеня,[351] спускаясь с терема, он упал и два дня лежал без сознания, потом поднялся, но что-то случилось с левой рукой — перестала слушаться, стала вялой, точно мертвой, да еще каждый вечер бешено билось сердце, сводило ноги…

Стояла душная, грозовая ночь пятнадцатого червеня лета 1015-го, канун Перунова дня.[352] Весь день палил зной, стояла мертвая тишина, безветрие, нечем было дышать.

Вечером над Киевыми горами появилось белесоватое облако, оно повисло в небе и сияло, отливалось, сверкало, точно золотая корона. Когда же солнце зашло за Щекавицу, облако потемнело и быстро расползлось над горами, долиной, Днепром.

И все-таки было душно, тишина стала нестерпимой, казалось, достаточно высечь огнивом искру, как все вспыхнет… И люди в самом деле боялись зажигать огни — в такую сушь пожар испепелит деревянный город. Вскоре Гора, предградье, Подол совсем потонули во мраке.

Однако если люди на земле остерегались огня, то искра эта, видимо, родилась в небе среди высоких туч — и над Киевом уже поздно ночью разразилась гроза, молнии раз за разом ударяли в землю, поднялся страшный грохот и треск, но с туч не сорвалась ни одна капля, стояла такая же духота и сушь.

На ложе в Берестовом тереме лежал и слушал эту грозу князь Владимир. В его просторной светлице тускло мерцали две свечи, в полутьме виднелись стол, стулья возле него да широкое ложе.