Владигор и Звезда Перуна

Ждан посмотрел на волшебницу, не обращавшую, казалось, никакого внимания на откровенную неприязнь к ней молодой княжны, перевел взгляд на кожаный лист и застыл пораженный. Лицо, проступившее на листе, обрело четкость. Оно принадлежало мужчине, глаза которого были чуть раскосы, длинные черные усы и заостренная реденькая бородка делали его похожим на айгура, однако сплющенный нос и широкие ноздри выдавали в нем представителя другого народа. Лоб его был скрыт до бровей узорным полотенцем, завязанным на затылке крупным узлом и являющимся, возможно, знаком принадлежности к привилегированному сословию. Голова слегка покачивалась, будто человек неторопливо ехал верхом. Вскоре это подтвердилось. Изображение начало медленно уменьшаться в размерах, открывая более широкий обзор. Стали видны невысокие скалы на горизонте. Всадник действительно сидел в седле, за ним, спотыкаясь, брел пленник, запястья которого были связаны веревкой. Всадник несколько раз дернул веревку, поторапливая пленника, затем размахнулся и хлестнул его плетью. Тот, уклоняясь от удара, отвел голову и взглянул прямо в глаза Ждану. Воевода вскрикнул и отшатнулся, моля всех богов, чтобы увиденное оказалось обманом зрения, хотя и знал уже, что это не так. Избитым и окровавленным пленником был князь Синегорья Владигор.

— Что с тобой? — Любава смотрела на Ждана с недоумением и тревогой, и тот понял, что она не видит брата.

— Нет… Так, ничего… — пробормотал он. — Просто почудилось.

— Что почудилось?

— Мышь как будто мелькнула.

Лист на столе вновь был безмолвен и пуст. Зарема искоса взглянула на Ждана, и он понял, что волшебница одобрила его ложный ответ. Уж она-то наверняка видела Владигора, в этом он не сомневался. Хотелось задать ей множество вопросов, но рядом стояла Любава, рассерженная, обиженная и по-женски непредсказуемая в своем гневе. Очередной обман тяготил душу. Но ведь не расскажешь Любаве, что Владигора тащит на веревке какой-то иноземный воин. В лучшем случае она бы немедленно потребовала, чтобы воевода со всей своей ратью двинулся в глубь Этверской пустыни; в худшем — сама бросилась на выручку, не считаясь ни с чем. И Ждан очень ее понимал. Как он сожалел сейчас, что стал преемником Фотия в должности синегорского воеводы, о чем годами мечтал. Гордость, удовлетворенное тщеславие — к чему они ему, когда его князь, его друг оказался в беде, а он даже не может попытаться помочь ему!.. А что с Филимоном? И где Чуча? Может, если б книга была на месте, она поведала бы больше о том, что происходит сейчас за сотни верст от Ладорской крепости. Куда в самом деле она могла деться?..

— Неудивительно, — сказала Любава. — Здесь только мышам и жить. И как только Чуче не противно было?

«Может, и правда мышь книгу погрызла?» — подумал Ждан, но это предположение было чересчур неправдоподобным. Ни мышей, ни их следов он в хранилище рукописей никогда не видел.

Любава направилась к выходу, бросив на ходу:

— Надеюсь, мне не придется возвращаться одной в полной темноте?

Ждан шагнул следом за ней, затем обернулся и озабоченно посмотрел на Зарему, все еще стоящую у стола перед пустым листом.

— Ступайте, я еще побуду здесь немного, — сказала волшебница.

— Но… — Ждан замялся. — Мне бы хотелось кое о чем спросить тебя.

— Верховный чародей навестит вас на днях, — сказала Зарема, с пониманием глядя на воеводу. — Он сообщит вам больше, чем я пока знаю. Надеюсь, новости будут хорошими. Любава, — окликнула она княжну, и та остановилась. — Не терзай себя, с Владигором не случится ничего плохого.

Любава обернулась, лицо ее выглядело несчастным, и Ждан испугался, что она вот-вот расплачется.

— Я сегодня была негостеприимна и не слишком вежлива, — вымолвила она сдавленным голосом. — На то были причины, как ты можешь понять.

— Я понимаю, — ответила Зарема, — и не сержусь. В следующий раз, когда мы встретимся, беседа наша будет более приятной, я верю в это.

Любава хотела что-то сказать в ответ, но передумала и, кивнув, пошла вслед за Жданом, который освещал ей путь вторым, припасенным впрок факелом.

Зарема дождалась, когда их шаги затихли в темной глубине тоннеля, после чего вынула из кармана золотую пуговицу с выпуклым вензелем в виде буквы «Г» и бросила ее на стол. Она запрыгала с глухим звоном по граниту и смолкла, ткнувшись в застывшую кляксу воска. Зарема взяла пустой лист и повернулась, чтобы уйти. Затем вновь посмотрела на пуговицу, осторожно, словно боясь запачкаться, взяла ее двумя пальцами и опустила в карман вместе с листом, выпавшим из Книги пророка Смаггла.

6. Огненный вал

Евдоха не предложила путникам остаться и заночевать в ее небольшой избушке. Да у Владигора и не было такого намерения. Он торопился наверстать время, упущенное из-за степного пожара и непроглядного ливня, надеясь, что ночь не будет им помехой: Чуча видел ночью даже лучше, чем днем, а что до Филимона — для него ночь всегда была любимой порой суток.