Владигор и Звезда Перуна

Дар посмотрел на нее со строгим удивлением. Видя, что она вот-вот разрыдается, он отвернулся, затем встал и вышел из избы, но скоро воротился с горшком молока, разлил его в две глиняные кружки и поднес одну Евдохе. Она покорно взяла ее слабыми руками, но пить не спешила, глядя на мальчика с немой мольбой.

— Если ты не будешь, и я не буду, — сказал он слегка обиженно.

Евдоха вздохнула и отпила из своей кружки. Вдруг она осерчала:

— Да как же не совестно тебе меня мучить, сердце терзать! Да что ж это такое: малец от горшка два вершка, а своевольничает без всякого послушания! Никуда не пойдешь, так и знай! Это я, твоя мать, говорю. Ну, чего молчишь?..

— Я знаю, тебе страшно, — отозвался он. — Я тоже боюсь. Когда ты болела, ты разговаривала чужим голосом. Похожим на твой, но чужим. Ты сказала, чтобы я шел в Заморочный лес тем же путем, каким приехал сюда. Моя мама в той стороне, конь повезет меня к ней. А потом ты сказала, что мое время пришло, и просила Перуна заботиться обо мне. Перун — это бог, да? — Евдоха кивнула, вся трепеща. — А потом загорелась доска.

— Какая доска?

— Вот. — Дар взял со стола и показал ей обугленную пряничную доску с дырой посередине. — В столе тоже дырка. Огонь ушел в землю.

Евдоха склонила вниз голову. На земляном полу под столом было обозначено черное колесо с шестью спицами.

— По-моему, там мама, — сказал Дар. Он опять взял нож, вынул лезвие из узорчатых ножен и вдруг настороженно прислушался. Евдоха тоже услышала непонятный шум и отдаленный крик козленка. Дар вскочил со скамьи и кинулся к двери…

Черный ворон летел невысоко над землей, зорко выискивая в молодой траве суетливую мышь или оцепеневшего суслика. Он не был голоден. Час назад, учуяв падаль, он заметил внизу остатки лосиной туши, растерзанной волками. Прочее воронье в страхе шарахнулось прочь, когда солнце затмила тень огромной птицы, и пока незваный гость не насытился вдоволь, вонзая в протухлое мясо то один, то другой клюв, никто не посмел помешать его трапезе.

Ворон был сыт, и он наслаждался полетом и все не мог привыкнуть к этому чуду парения над землей, когда воздух под крыльями становится упругим и плотным и не позволяет разбиться, как медленная река не дает утонуть умелому пловцу. И все же он продолжал выискивать внизу слабую жертву. То хищное наслаждение, какое он испытывал при хрусте чужих позвонков и при созерцании того, как чья-то жизнь неумолимо гаснет в его острых когтях, было ничуть не меньшим, чем от полета.

Впереди заблестела большая река, рассекая надвое степь и зеленеющие на востоке леса. Ворон сделал круг и полетел над водой, одновременно разглядывая левый и правый берега. Он находился гораздо западнее своего обычного маршрута, но залетел так далеко не без умысла. Ему нравилась эта земля с ее лесами, плодородными пашнями и синими холмами, и он озирал ее по-хозяйски, словно она уже безраздельно принадлежала ему. Но он ничуть не сомневался, что скоро, очень скоро именно так и будет.

Слева он увидел деревню, растянувшуюся вдоль реки. За деревней начинался лес, чересчур, пожалуй, густой и мрачный. Лес на правом берегу был пореже. Он увидел круглую солнечную поляну с избушкой посредине и, спустившись чуть ниже, заметил маленького козленка, беззаботно щипавшего траву. Людей видно не было, за козленком никто не присматривал. Ворон ощутил томление во всем теле и легкую щекотку под когтями. Не желая бороться с искушением, он бросился вниз.

То, что он не рассчитал своей силы, ворон понял очень скоро. Приподняв козленка над землей, он не удержал его и, все еще сжимая в когтях клочья козлиной шерсти, опустился рядом. Обезумевшее животное устремилось к лесу, но, не добежав, повернуло назад, к избушке, и ворон, воспользовавшись неразумностью жертвы, легко настиг ее. На этот раз он не стал поднимать козленка в небо, а повалил его, добираясь когтями до горла и нанося по его голове сильные удары обоими клювами. Тот кричал и лягался, слабея и задыхаясь. Молодая кровь опьянила ворона, и он не сразу понял, откуда исходит опасность.

— Отпусти! Отпусти его!

Ворон повернул правую голову. К нему, размахивая руками, бежал худой мальчишка. Ворон хрипло каркнул и со злорадством усмехнулся про себя, когда тот испуганно остановился.

— Отпусти… — повторил мальчик дрожащим голосом и вдруг швырнул в птицу каким-то острым предметом, который держал в руке. Правая воронья голова пригнулась, но левая неожиданно поднялась и уставилась на маленького человека со злобным любопытством. Острие отточенного метательного ножа, блеснув на солнце, вонзилось ей в череп.