Владигор и Звезда Перуна

Однажды на поляну, с которой уже сошел снег, выбрался из леса громадный, с ветвистыми рогами лось. Евдоха вышла на крыльцо да так и обмерла. Рядом с лесным зверем стоял Дар, положив свою ладонь ему на лоб. Она хотела закричать, чтобы мальчик бежал, но испугалась, как бы ее крик не привел лося в ярость. Да и поздно уже было убегать. Вдруг Дар толкнул зверя ладонью, и тот медленно повалился набок. Дар обошел его, наклонился и с трудом вытащил из левого заднего копыта острый гранитный осколок. Затем он направился к сеннику, взял там охапку сена и, подойдя к лосю, положил ее перед его мордой. Зверь лизнул большим языком мальчишескую ладонь и принялся жевать угощение.

— Ты так мне всех зверей из лесу привадишь… — пробормотала Евдоха, когда Дар вернулся к ней, а вставший на ноги лось неохотно покинул поляну. Рубаха женщины прилипла к спине, платок сбился набок. Дар поднял на нее глаза, и что-то такое было в его взгляде, что Евдоха устыдилась своих слов.

Как ни старалась она убедить себя, что Дар теперь ее сын и что долгожданное материнское счастье наконец обретено ею, в глубине души знала, что обманывается. Мальчик принимал ее ласки и заботу с вежливым отчуждением. Свое представление о сыне Евдоха невольно связывала с обычными деревенскими детьми, иных она никогда не видела и не знала, но Дар ничем не походил на них. У него была свободная походка, прямая гордая осанка, какое-то внутреннее достоинство проявлялось в каждом его движении и жесте. «Небось родители были благородных кровей, — думала она. — Были?.. А вдруг живы, приедут и отнимут?! Не отдам!..» Она встречалась глазами с Даром, и ей казалось, что он читает ее мысли. Глаза его были умны и печальны. Она вновь робела перед ним и начинала говорить без умолку о чем угодно, лишь бы отогнать беспокойство. Мальчик слушал ее всегда очень внимательно. («Благо хоть не глухой…»)

— Поди, проголодался, мой хороший? Чуток потерпи. Сейчас тесто поспеет, я калачика тебе спеку. А то пряничка? Пряничком побалую тебя. Скоро уже. Козленок-то наш какой смешной! Давеча за бабочкой побежал, все боднуть норовил. Гляжу, обратно несется, шмель зажужжал, он и перепугался. С мукой вот у нас туговато, до лета бы дотянуть. Уж в деревню-то я не скоро пойду теперь, на мельницу-то. Ну да ничего, скоро учаны[7] по реке поплывут, купцам сменяю вещь какую-никакую за мешок. Придумаем что-нибудь, проживем. Курочек бы завести, без яиц теперь как же? А летом по ягоды пойдем, по грибы. А то и рыбки наловим, сеть я нашла отцову. Дырявая, да я починю. Ты чего с полки-то снял? Ножичек? Поаккуратней с ним, он острый… — Дар бережно держал в руках небольшой нож в узорчатом кожаном чехле и очень внимательно его рассматривал. — А ведь он в твоей корзинке был. Я пеленки-то разобрала, а под ними твердое. Гляжу, ножичек. Ну я его под подол и в сторонку, чтоб Настырка не углядела. Ты чего это? Да что ты, любименький мой?..

Мальчик тихонько поглаживал узорчатые ножны и смотрел куда-то сквозь стену. Глаза его были полны слез.

С вечера зарядил дождь. Евдоха подложила в печь пару поленьев и оглянулась на Дара. Тот спал на лавке лицом к стене, дыхание его было спокойным и ровным. Крупные капли мерно стучали по крыше. Женщина присела к столу, положив усталые руки на льняную скатерть. Перед ней лежала пряничная доска, которую она зачем-то сняла с полки. Ни о чем не хотелось думать, давно пора было самой укладываться спать, но она все медлила неизвестно почему. Стало совсем темно. Евдоха тронула доску и накрыла ее правой ладонью.

«Отпусти его, — послышался голос. — Он не твой».

Евдоха, словно обжегшись, отдернула руку и прижала ее к груди. Сердце бешено колотилось. Почудилось?.. Она, не желая того, вновь накрыла ладонью знак Перуна.

«Он не твой. Тебе не удержать его».

«Нет, нет!» — Евдоха замотала головой. Голос был знакомым, даже родным. Кто это? Лерия? Мама?..

«Не удерживай мальчика. Его время пришло».

Евдоха вскочила, отшатнувшись. Скамья опрокинулась. Дар тяжело застонал во сне. Евдоха, продолжая пятиться и мотать головой, уперлась спиной в стену.

«Я ничего не слышала. Я этого не умею, не хочу, я не ведьма…»

Снаружи все шел и шел дождь. Лишь его мерный шум нарушал тишину. Колени Евдохи дрожали, она, ударяясь о бревна, сползла по стене и села прямо на земляной пол. В ушах звенело, но больше никто с ней не говорил. Вдруг она вспомнила про козу, привязанную к колышку посреди поляны. Евдоха с трудом поднялась и на нетвердых ногах пошла из избы под дождь.

Козы не было. Не было и козленка. Евдоха обошла избу, заглянула в сенник, где, заняв все его тесное пространство, стоя спал жеребец. Она побродила по поляне, клича: «Козонька! Козонька!» Затем, поколебавшись, вошла в лес…

Дождь шел всю ночь. Евдоха, вымокшая до нитки, но так и не нашедшая беглянку, подошла к избушке. На крыльце, греясь под первыми лучами солнца, дремали коза с козленком. Евдоха перешагнула через них и, не чувствуя ничего, кроме бесконечной усталости, улеглась на свое место под окном.