Вкус страсти

— Я благодарен тебе за заботу. — Он говорил абсолютную правду, хотя куда большую благодарность он испытывал за то, что Маргарита не услышала его бормотаний. Или услышала? — Это случилось лишь однажды?.

— Насколько мне известно, да.

Дэвид кивнул. Что ж, придется довольствоваться таким ответом: ведь он понятия не имел, что именно тогда сказал. При одной только мысли о снах, в которых она приходила к нему, его прошибал пот.

— Дело в том, что только неуместное смирение мешает вам взять ее, — продолжал Оливер, — смирение и то, что долгие годы вы считали ее столь же недосягаемой, как звезды. Вы должны взять ее и покончить с этим, и тогда мы сможем вернуться во Францию.

— Только смирение и данное мной слово. — Он не признается, что подобные мысли уже начали посещать его. Судьба обычно наказывает тех, кто смеет мечтать о слишком многом.

— Слово, данное в то время, когда вы были зеленым юнцом и считали, что мир прост, что женщины чисты, мужчины храбры, а честь священна. И что с того?

— Я, возможно, изменился, но клятва осталась нерушимой. И леди заслуживает лучшего, чем оказаться использованной и брошенной, словно она не ценнее хорошего обеда с дополнительной порцией сладкого вина.

— Я ведь говорил вам, что в этом случае можно сделать.

— Что? — Гневный взгляд Дэвида внушал ужас.

— Попросите ее освободить вас от клятвы.

— Невозможно. Законы рыцарской чести этого не позволяют.

— Дэвид, Дэвид! — Сокрушенно покачав головой, Оливер вздохнул. — Возможно, вы последний хороший человек на земле.

— Если так, то Маргарита — последняя чистая леди.

— И каковы шансы, что вы развратите друг друга? — пожав плечами, спросил Оливер.

«Именно этот страх и не отпускает меня, — подумал Дэвид, — и мешает мне осуществлять задуманное!» Но разве он может отказаться от своего плана, особенно после того, что случилось сегодня? Он не вынесет мыслей о том, что какой-то другой мужчина станет вкушать чистый мед и солнечный свет, зовущийся Маргаритой. Так или иначе, он должен найти в себе силы устоять перед соблазном перейти границы дозволенного.

Он должен. У него нет другого выхода.

Он скупо улыбнулся Оливеру. Силы вернулись к нему, и он оттолкнулся от стены и повернулся к большому залу.

— На твоем месте я не стал бы держать пари на это. Пойдем поищем эля?

— Конечно, — согласился итальянец. — А вы знаете, что вышли из комнаты босиком?

Дэвид посмотрел на свои ноги, и с губ его слетело краткое, но крепкое ругательство. Впрочем, он все равно не мог вернуться в свою комнату. Не сейчас. Еще нет.

— Принеси мне мою обувку. Но сначала постучи в дверь.

— Я всегда стучусь!

Дэвид свирепо уставился на него.

— Просто не забудь.

Оливер больше ничего не сказал, но, повернувшись кругом, чтобы выполнить приказ, он улыбнулся — и улыбка его была поистине дьявольской.

Через час буря, угрожающе подбиравшаяся к замку, наконец разразилась. Ветер выл у ворот, словно демон, не имеющий возможности войти, срывал куски крыши и с грохотом швырял их во внутреннюю стену замка. Он горстями бросал дождь в закрытые ставнями окна, и потоки бежали по стенам.

Внутри большого зала было темно, как в полночь. Огонь в открытых плошках то тух, то вспыхивал, они чадили, а дым от них поднимался в верхние слои мрака, скрывавшие потолок. Флаги, свисавшие над помостом, колебались, словно их шевелили невидимые руки, а вышитые всадники, разбросанные по гобелену, который покрывал заднюю стену, казалось, мчались галопом — так сильно он шевелился. Мужчины и женщины, сбившиеся в кучу в темноте, старались перекричать раскаты грома и барабанную дробь дождя, а их лица призрачно светились во время вспышек молний, свет от которых проникал в щели по краям ставен.

Дэвид, обхватив ладонью кубок разбавленного водой вина, с каждой минутой испытывал все большую неловкость. Буря сама по себе мало его беспокоила, но он тревожился за Маргариту и Астрид, сидящих в одиночестве в верхних покоях замка. В полумраке, да еще когда рев бури перекрывает любые звуки, произойти может все что угодно.

Король утром на охоту не отправился, и знать, придворные и воины из его отряда болтались без дела, не говоря уже о тех, кто прибыл с Галливелом или относился к гарнизону замка. Люди Дэвида обычно не переходили границ дозволенного из страха быть наказанными, но сейчас он ранен, а значит, полностью полагаться на это нельзя. Все эти мающиеся от скуки похотливые мужчины могли свободно бродить по замку, и, хотя большинство из них, зная, что король рядом, будут вести себя как полагается, оставались еще те, которые ощущали себя здесь особами привилегированными, выше правил, применимых к людям, стоявшим на более низкой ступени иерархии.

И есть, по крайней мере, один человек, наверняка уверенный в том, что его поступки не будут иметь серьезных последствий. В конце концов, этот человек заплатил наемнику за смерть другого человека, и его так и не поймали. По крайней мере, до сих пор не поймали.