Вкус одержимости

— Тогда можно мне спросить? — выдохнула я, решив воспользоваться случаем, пока не выветрилось моё жидкое сорокаградусное мужество.

— Это убежище для одного. Меня здесь быть не должно.

— Но ты здесь.

— Ладно, — нехотя согласился он. — Иногда мама лежала со мной пока я не усну. Ложись!

Он держал руками Волшебную простынь, пока я расправляла одеяло и двигала подушки, устанавливая в них фонарик. А потом похлопала ладошкой рядом с собой, приглашая его лечь рядом.

Пружины матраса заскрипели под тяжестью его тела. И его лицо оказалось напротив моего.

— Что ты хочешь знать, Ника Тальникова?

— Алан Арье, за что ты меня так ненавидишь?

Глава 30. Алан

Она была так близко и так пьяна, да и во мне плескалось столько алкоголя, что реальность под этой тонкой простыней от нас ускользала.

— За что, — коснулась она моей небритой щеки, — ты меня так ненавидишь?

Дьявол! И что я мог ей ответить?

Что я обижаю её потому, что пытаюсь защитить? От себя.

Что, когда не ответил на её прикосновение — это не потому, что ничего не хотел сильнее, чем почувствовать пальцами бархатистость её кожи, и поблагодарить за то, что она протянула мне свою руку. А потому, что не хотел давать надежду. Ни на что. Даже на такую малость как дружеское рукопожатие.  

А когда сказал, что предпочёл бы секс, имел в виду секс с ней. Что надеялся: она испугается, будет осторожнее со мной.

И… просчитался.

— Я не ненавижу, — убрал я волосы с её плеча за спину. — Я не…

И замер, когда этот Крольчонок своим холодным розовым носом ткнулась в мою шею и прижалась.

Дьявол! Дьявол! Дьявол! Дьявол, а не девчонка!

Но сейчас это было сильнее меня. Я был пьян. Она пьяна.

Я привлёк её к себе. Обнял. Вдохнул запах её волос.

Она пахла моим шампунем. Моим!

Моя.

Я содрогнулся всем телом. Она не могла этого не заметить.

Но какая уже разница.

— Я тебе не ненавижу, — повторил я. Сглотнул, покачал головой. — Всеми силами хочу ненавидеть, оттолкнуть, прогнать. И не могу.

— А зачем меня прогонять? — выдохнула она. Мурашки рванули табуном. И если бы только мурашки. Волна горячего желания, штормового, ударного, неудержимого прокатилась по всему телу, грозя опрокинуть, утопить и к чертям разрушить сраную плотину, что я так тщательно возводил между собой и этой девочкой.

— Просто я такой. Злой, жёсткий, нервный, — я выдохнул.

— Неправда, — потёрлась она щекой. — Это неправда. Ты добрый, сильный, смелый, и очень ранимый, поэтому и отгораживаешься этой непрошибаемой стеной. Но сейчас мы под волшебным пледом. Здесь можно всё.

— Нет, не всё, — остановил я её руку, что уже забралась под тонкий свитер и коснулась моей спины.

Меня прострелило тысячами иголок от этого невинного прикосновения так, что я мысленно взвыл.

Плохая, очень плохая бесстрашная девочка! Что ты делаешь?!

 — Ладно, сдаюсь, — позволил я её руке отправиться в путешествие вверх по моему позвоночнику, точно зная, что это ненадолго. — Просто ты напоминаешь мне тот день, в который я не хочу возвращаться.

— Я?! Какой день? — отодвинулась она, убрав руку, чтобы на меня посмотреть. Разочарование в её голосе физически делало мне больно.

 Я знаю, крольчонок, ты хотела услышать совсем, совсем не это. Но это правда.

— Тот день, когда я увидел тебя первый раз.

— Ты… мы, — хлопала она ресницами, — уже встречались?!

— Один раз. В магазине элитного белья, — я произнёс французское название, как открытую книгу читая эмоции, что сменялись на её лице. Удивление. Непонимание. — Два года назад.

Её глаза округлились. А потом заметались по моему лицу, пытаясь вспомнить.

— Ты меня не видела. А я тебя видел. Я и моя жена. В тот день, когда она умерла.

— Десятого июля? — ужаснулась она. Её грудь поднималась и опадала с прерывистым дыханием под тонкой футболкой. На ней не было белья. И сказать, что меня это нервировало — ничего не сказать.

— В тот день мы начали ссорится из-за тебя, — всеми силами старался я не видеть проступающие сквозь тонкую ткань бутончики сосков и заодно сцену из примерочной кабинки. И там я тоже видел изгиб её шеи, когда целовал жену и, чёрт побери, всё остальное — тоже. Всё остальное, что тогда я себе дорисовал, а сейчас… сейчас просто помнил.

— Из-за меня? — приоткрылись её губы, да так и замерли, остановив на себе мой взгляд. Мой жадный, голодный, ненасытный взгляд. Её розовые как пух фламинго губы, приоткрытые, до безумия желанные губы…

Они потянулись и накрыли мои.

Алан! Алан, остановись!

Но это были не мои руки, что срывали с неё одежду. Она сама через голову сняла футболку. И её гибкое обнажённое тело с тонкой полоской чёрного кружева трусиков на бёдрах, её тяжёлые грудки с торчащими сосками и подживающие на коже шрамы просто не оставили мне шансов.

Её рука прошлась по моей груди, помогая снять свитер и заскользила, исследуя новизну кожи, когда моя собственная рука безрассудно легла ей на талию.

Из-за тебя, мой крольчонок! Я хотел тебя уже тогда.

— М-м-м, — застонала она, прижимаясь сонно, лениво, пьяно. — Как же вкусно ты пахнешь.