Вкус манго

Сверкая глазами, он устроил у себя на коленях четырехмесячную дочку Сафию. Малышка была в нарядном платьице из синего хлопка и с синим же бантом на голове.

— Я влюбился! — сияя, объявил Мохамед. — Представляешь?

Верилось мне с трудом. В моем сердце Мохамед так и остался балагуром-кузеном, который таскал меня за волосы и крал у меня лакомства.

Мохамед жил в одном из бетонных домишек, которые иностранная некоммерческая организация передала жертвам войны. Он показал мне район Ватерлоо, который в военные годы служил лагерем для переселенцев-ампутантов, совсем как «Абердин». Улицы толстым ковром устилал мусор; консервные банки и трупы кошек и собак забивали сточные канавы.

— Я до сих пор попрошайничаю у башенных часов, — признался Мохамед. — Вот только собираем мы куда меньше, чем прежде. На улицах так много нищих, что бизнесмены просто проходят мимо, а школьники, возвращаясь с уроков, плюют в нас.

Когда сопровождавший меня Сориэс включил камеру, Мохамед неожиданно разозлился.

— Они нас использовали! — прошипел он. — Правительство использовало детей из «Абердина», чтобы привлечь внимание иностранных СМИ и деньги из-за рубежа. Вот только мы тех денег так и не увидели. Это все, что у нас есть. — Мохамед обвел руками домишки с одной жилой комнатой, защищенные от солнца манговыми деревьями. Ферм при Ватерлоо не было, а на дорогу к башенным часам в центре Фритауна уходило полдня.

Четыре года назад несколько членов театральной труппы организовали марш, на целый день перекрыв улицы столицы. Они несли транспаранты, требуя, чтобы их выслушал президент. «Дайте нам образование! Дайте нам шанс!» — было написано на плакатах. В марше участвовали многие ампутанты, в том числе Мохамед. В первом ряду, плечом к плечу с другими ампутантами, он с тысячами протестующих свернул к президентскому дворцу.

— Ничего не вышло! — горько бросил Мохамед. — Чиновники и пальцем не пошевелили, только послушали, как мы кричим, и тут же забыли о нас. — На миг брат притих. — Знаешь, местные дети играют в войну: «расстреливают» мятежников, которые отрубили руки их родителям. Уезжай, Мариату! — негромко добавил он. — Беги в Канаду без оглядки.

Во Фритауне мы с Кади и Сьюзен жили в «Бар-мои», новеньком отеле со всеми западными удобствами, включая прачечную, телевизоры, кондиционеры и ресторан, где подавали пиццу и пасту. Вход в отель охранялся, у дверей круглосуточно дежурили как минимум четверо сьерралеонцев в форме. Здание окружала высокая бетонная стена с колючей проволокой наверху.

За неделю до нашего приезда в отеле останавливался звездный футболист Дэвид Бэкхем, посещавший страну как представитель ЮНИСЕФ. Сейчас «Бармои» заполонили мужчины среднего возраста с австралийским, американским, британским акцентами, которые собирались работать в одной из многочисленных благотворительных организаций Фритауна или консультировать наше правительство относительно обеспечения уплаты налогов.

Приехав на родину, я узнала, что у Сьерра-Леоне один из самых низких индексов человеческого развития[8]. В первую неделю визита я вместе с представителями ЮНИСЕФ объезжала восточные районы страны, в которых проводятся проекты этой организации. Я встречалась с бедняками, держала на руках их малышей, плакала и смеялась. Оказалось, что в Сьерра-Леоне самый низкий в мире уровень образования и самая маленькая продолжительность жизни — взрослые в лучшем случае доживают до сорока, а в той же Канаде порой и девяностолетние не жалуются на здоровье. Как говорила Ябом, наша страна богата природными ресурсами, включая алмазы, боксит, железняк, марганец, а также пресную воду и рыбу. Однако наши ресурсы обогащают в основном иностранцев.

«Будь я миллионершей, — думала я, — арендовала бы микроавтобус, посадила бы в него Мохамеда, Мабинту, Мемунату, Мари, Али, Ибрагима, бабушку и остальных, отвезла бы в аэропорт и самолетом отправила в Торонто. Но я не миллионерша. Как же мне помочь родным? Как помочь народу своей страны?»

Книга Ишмаэля вдохновила меня рассказать свою историю. «Необходимо, чтобы о войне поведала пострадавшая в ней девочка», — сказал он, выступая в Торонто, и задел меня за живое. Мне открылось мое предназначение. Я могу внести свой вклад в, спасение соотечественников, рассказав миру о войне, о своей семье, о том, каково быть девочкой в Сьерра-Леоне.

С одной стороны, меня тянуло последовать совету Мохамеда: убежать подальше и не огладываться.

Таких, как я, в Сьерра-Леоне тысячи. Чем моя история отличается от других?

С другой стороны, хотелось остаться на родине — в Йонкро или крошечной Масаике. Если бы не война, я, наверное, так и жила бы в Магборо и вышла бы замуж за Мусу. Но теперь, навестив бабушку и Мохамеда, я была в полном смятении.

Я вышла из номера и опустилась на один из стульев, расставленных вокруг бассейна отеля, полного искрящейся воды. Вскоре мое внимание привлекла птичка, сидящая на верхушке шпалеры. Это был желто-бурый ткач — совсем как тот, что давным-давно упал с неба в Магборо.

— Что же мне делать? — спросила я ткачика.