Я слышала, как подъезжают микроавтобусы, и надеялась, что мне попросту не хватит места. Но Виктор меня успокоил:
— Мариату, я очень тобой горжусь. Восстанавливаешься ты прекрасно: через такое прошла, а сегодня, смотри, готовишься выступить перед зрителями.
— Не боишься, что я опозорю всю труппу?
— Нет, — решительно ответил он. — Как раз наоборот. Мы делаем доброе дело: посредством театра помогаем ампутантам. Твое участие докажет благотворителям, что театральные кружки приносят пользу, и вдохновит на поддержку творческих программ в других районах страны. К тому же на сцене без тебя нам просто не обойтись, — добавил Виктор, ласково разминая мне плечи. — Мы ведь коллектив, почти семья, и никто тебя не бросит только потому, что ты боишься. Волноваться естественно. Если бы ты не волновалась, я бы решил, что у тебя по-прежнему душа не на месте.
Когда мы приехали на стадион, я выглянула из-за занавеса. Почти все стулья перед установленной на стадионе сценой были заняты. Я вглядывалась в лица, но не узнавала никого, хотя мой дядя Сулейман и его жена Мариату обещали прийти. Зато тут было много мужчин в костюмах, в том числе и светлокожих, как те журналисты. День выдался жаркий, поэтому женщины были в элегантных африканских нарядах и обмахивались плакатами, которые мы сделали.
Занавес еще не раздвинулся, а парни из нашей труппы выстроились на сцене и принялись барабанить. Барабанный бой служил сигналом того, что выступление вот-вот начнется. В первой его части мы все должны были выйти на сцену и спеть песню о войне, которую написал наш руководитель вместе с другими участниками труппы. Из-за небольшого роста мне предстояло стоять в первом ряду.
Виктор раздвинул занавес. Когда настал мой черед выходить на сцену, я замешкалась, но меня подтолкнула шедшая следом Мариату. На миг яркие прожекторы испугали меня — наверное, я напоминала олененка с круглыми от страха глазами. Каким-то образом мне удалось отыскать свое место и подхватить общий хор. Скоро я забыла, что стою перед чужими. Мы пели и танцевали совсем как на репетициях в лагере.
Дальше я произнесла свою реплику и поплакала в пьесе про ВИЧ/СПИД. После сцены о прощении и примирении нам аплодировали стоя. В конце все актеры вышли на сцену, держась за руки.
После выступления меня разыскали Сулейман и Мариату. Я хихикала с подружками из труппы: Мариату и девочкой по имени Мемунату, которая потеряла руку, когда мятежники ворвались во Фритаун.
Сулейман крепко меня обнял.
— Я очень тобой горжусь! — сказал он, вытирая слезы. — И буду скучать, когда ты уедешь в страну под названием Канада.
— Не волнуйся, дядя, — успокоила я, — никуда я не уеду.
Как же я ошибалась!
ГЛАВА 14
— Ну, как ты относишься к поездке в Англию? — спросила молодая женщина по имени Ябом, которая стояла передо мной.
— Даже не знаю, — промямлила я. — А решать нужно прямо сейчас?
Мари сердито зыркнула на меня, давая понять, что ответ неверный. Вечерами мы много говорили о том, что переезд в Канаду стал бы наилучшим вариантом для меня, а в финансовом плане — и для всей семьи. Молодые люди, уехавшие за границу, отправляли родным по 300 000 леоне (100 долларов) в месяц и посылки с неслыханными для нас лакомствами вроде шоколадных конфет.
И вот откуда ни возьмись в лагере появилась другая женщина и вместо Канады предложила мне Англию.
— Да-да, конечно! — Я постаралась вложить в ответ побольше энтузиазма. — Англия мне нравится!
Я мечтала выбраться из лагеря, вот только немецкую программу Адамсей отменили, а мне хотелось, чтобы сестра уехала первой. Адамсей всегда была добра ко мне, например держала за руку, когда ночью мне снились кошмары. Она заслужила спокойную жизнь.
— Завтра утром начнем оформлять бумаги, — проговорила Ябом. — Тебе понадобятся паспорт и свидетельство о рождении.
— Ни того, ни другого у нее нет, — вмешалась Мари.
— Знаю, — отозвалась Ябом. — Я помогу Мариату получить документы.
— Отлично. — Я выдавила улыбку. — Как скажете.
В лагере мы к тому времени жили почти два года. Для Мари, Абибату и Фатматы один день мало отличался от другого. Они проводили время за разговорами, дожидаясь, когда мы с кузенами вернемся и принесем собранную милостыню или купленную на рынке еду. Женщины, включая Фат-мату, которая вместе с Абдулом теперь постоянно жила в лагере, занимались готовкой. Мари, моя тетя, больше всех рвалась обратно в деревню — все равно какую. Подобно старой Мабинту, она страдала от вынужденного безделья. Они с Али надеялись получить один из строящихся для ампу-тантов домов и понимали, что на переселение понадобятся деньги. А достать их можно было только у иностранцев.
Месяца четыре прошло с тех пор, как мы с Биллом говорили по телефону. Он прислал посылку с одеждой в западном стиле, в том числе с брюками и футболками на пару размеров больше моего, и около 150 000 леоне (50 долларов). По словам Камфорт, канадец обещал прислать еще. А вот о том, чтобы забрать меня к себе, он даже не заговаривал, что расстраивало Мари и Али.