После переправы бойцы ЭКОМОГ усадили нас в другой грузовик, который двигался по улицам Фритауна с «песней». Теперь я знаю, что это сирена. На Западе скорые сигналят, чтобы им уступили дорогу. Во Фритауне на сирену не реагировали: люди переходили через дорогу прямо перед нашей машиной, не удосуживаясь подождать. Будь я здорова, быстрее добралась бы до больницы пешком.
Когда мы подъехали к главным воротам больницы, женщина в форме медсестры повела нас к зданию в конце большого больничного комплекса.
— Она говорит, что переночуем мы тут, — объяснила Фатмата. — Не бойся, малышка, я тебя не брошу.
Не успев войти в здание, я почувствовала, как мерзко там воняет — кровью, рвотой, потом. Фойе буквально ломилось от сидящих на голом бетонном иолу. Кровь была всюду. Переступив порог вместе с Фатматой, я чувствовала себя духом пророка Мухаммеда, ищущим здоровое тело, чтобы вселиться в него. Вот только здоровых в этом здании не было: сплошь увечные. Едва я села на пол, меня вырвало.
Наутро меня осмотрели одной из первых. Медсестры отвели меня в ослепительно-белую комнату с огромной лампой под потолком. Одна из сестер объяснила, что это операционная.
Доктор с грубым голосом, в длинном халате и очках, говорил на
— Да, дядя Сулейман, — ответила я.
— Ты знаешь, где он живет?
В гости к Сулейману, самому младшему брату Мари и моего отца, я никогда не ездила, но знала, что он занимается бизнесом в Давкате, торговом районе Фритауна.
Доктор воткнул мне в руку нечто вроде длинной швейной иглы и сказал, что это поможет заснуть. Когда я очнулась, уже темнело, а у моей койки сидела Фатмата. Я оглядела большую комнату, заставленную кроватями. Фатмата объяснила, что это палата для девочек, в ней содержатся пациентки моего возраста и моложе. Я попыталась сесть, но не смогла: от укола доктора сознание словно плыло. Руки мне перевязали белоснежной тканью, сквозь которую не просочилось ни капельки крови.
Фатмата поднесла мне ко рту ложку-белого риса. Меня вырвало, не успела я его проглотить.
— Тебе нужно есть, — мягко сказала моя спутница. — Без еды не будет сил, поэтому мы попробуем снова.
Я уснула, не успев ответить.
Навестив меня на следующий день, Фатмата сообщила, что ее дядя умер от ран. Вид у нее был грустный, глаза — заплаканные. Она предложила мне попробовать пройтись, и я согласно кивнула.
— Тогда идем, проведаем твоих знакомых парней из грузовика. Они справлялись о тебе.
Ибрагима я увидела сразу, едва мы вошли в палату для мальчиков. Он лежал на одной из множества металлических коек.
— Привет, Мариату! — сказал брат, грустно улыбаясь. Он даже не сел на койке. Как и мне, ему предстояло научиться жить без рук. — Ты как, ничего? — спросил он.
Я кивнула, смаргивая слезы, а потом услышала голос Мохамеда:
— Не плачь здесь, Мариату. — Мохамед сидел на кровати сразу за койкой Ибрагима. Ноги он свесил, а на руках были такие же повязки, как у меня.
По своему обыкновению, Мохамед широко улыбался. Страшным мытарствам вопреки, глаза у него блестели.
— Похоже, теперь у нас вечная ничья, — объявил он, когда я села к нему.
— О чем это ты?
— Как нам с тобой драться? Победителя-то не будет…
Тут меня почему-то разобрал хохот. Я никак не могла остановиться и снова почувствовала себя птицей ткачиком, но на этот раз подумала, что смогу научиться летать.
ГЛАВА 7
— Ты беременна.
Женщина-врач в белом халате говорила на
— Ты беременна, — повторила доктор. — У тебя будет ребенок. Ты слышишь меня?
Глаза Абибату, крупной женщины с теплой улыбкой Мари, заволокло слезами.
— Как же это с тобой случилось? — спросила она меня.
— Не знаю! — бормотала я. — Не знаю. — Слова доктора казались полной бессмыслицей.
После приезда Абибату взяла на себя многие обязанности Фатматы, например, теперь она помогала мне мыться. Однажды вечером, окуная тряпку в холодную мыльную воду, она заметила:
— Мариату, у тебя грудь налилась. Когда у тебя было в последний раз?
Она имела в виду месячные. Мари говорила, что со временем они начнут приходить раз в лунный цикл, но у меня регулярности пока не было, и последний раз я не помнила.
— Ты нормально ешь с тех пор, как оказалась в больнице? — спросила Абибату.
Я покачала головой. От любой еды, включая белый рис и кукурузную кашу, тотчас подкатывала тошнота.
Едва из коридора доносился хотя бы запах пищи, начинались рвотные позывы. Порой мне удавалось проглотить немного еды, старательно держа металлическую ложку забинтованными руками. Но в большинстве случаев я знаком просила мою тетю или Фатмату приготовить ведро, не успев поднести ложку к губам.
— Мариату, путь доктор сделает тебе анализы, — с тревогой сказала Абибату. — Мне кажется, ты в положении.