Вьюжной ночью

Они подошли к новым двухэтажным домам. Дядя Проша зашел в полутемный подъезд крайнего дома и постучал в одну из дверей. Настороженно прислушался и опять постучал. Потом, пошатнувшись и отпрыгнув, начал барабанить в дверь кулаком. Тихо.

— Подем, ну его, — сказал Санька.

— Попить ба… А потом подем.

Дядя Проша сердито вздохнул:

— Уплелась куда-то, сволота. Пошли, в окошко поглядим.

Вышли на улицу.

— В горке у нее я как-то бутылку с водкой видал. — Дядя Проша опять подмигнул и, взяв Саньку за руку, коротко и приглушенно засмеялся: — Я тебя подниму. И ты попробуй окошко открыть.

— Да ты че это? — удивился Санька. — В чужу квартиру…

— Молчи! — Дядя Проша взял его за руку. Длинные пальцы, как клещи. — Там крючок… на честном слове. Дерни.

— Ты что, с ума сошел! Не буду я.

— Да не бойсь. Я ей скажу.

— Не полезу я. От-пус-ти!

— Я тебе не полезу. — Дядя Проша приподнял Саньку. — Открывай! Внизу крючочек. И не боись, Лизка — подружка моя. Она ничего не скажет.

Санька схватился за раму.

— Открывай, тебе говорят.

— Че-то не открывается.

— На ножичек.

— Там… там кто-то, — прошептал Санька.

— Стучи, это Лизка.

— Не, это мужик. Он лежит.

— Где лежит? — уже вполголоса спросил дядя Проша.

— На кровати.

— Врешь!

— Ей-богу, лежит. Храпит. Ну, сам послушай.

Колька не слышал храпа, хотя у него слух лучше, чем у Саньки. И в голосе Санькином Колька уловил что-то игривое, фальшивое, — уж кто-кто, а он-то знал дружка.

— В сапогах лежит. Лысый.

— Неужто опять с Митькой снюхалась. Тьфу! Я б с ним даже в нужнике рядом не сел. От сука!

Дядя Проша опустил Саньку на землю.

— Пошли еще в одно место. Уж там убьем медведя.

— Чего? — удивился Колька.

— Да это так я. Кто смел, тот и съел.

Они проходили мимо дощатых дровяников, возле которых лежала небольшая лестница. Дядя Проша поднял ее.

— Зачем берешь? — спросил Санька.

— Тебя не спросил. Это моя.

— Пошли домой, — шепнул Санька Кольке. — Ну его!

— Попить ба.

— Вот ведь… И деньжонки есть, а водки не найдешь. — У этого мужика было какое-то нервозное нетерпение.

Ребята подумали, что он снова поведет их куда-то в квартиру, но дядя Проша подошел к высокому опалубленному дому, стоявшему сиротливым особняком у тракта. Здесь был продуктовый магазин, закрытый сейчас на два огромных мрачных замка. Эти замки как бы говорили всем своим видом: нас так просто не возьмешь, не откроешь — шиш. Дядя Проша приставил лестницу к торцу дома (она не доставала до потолка) и хихикнул весело и зло:

— Будет ловкость рук и никакого мошенства.

— Ты… ты что это хочешь делать? — насторожился Санька.

— Ну его! — крикнул Колька. — Пошли быстрея отсюдова.

Дядя Проша схватил Саньку за руку:

— Шш!..

— Отпусти, ты что? — Санька попытался высвободить руку, но не тут-то было, мужик еще крепче сжал ее, даже больно стало. — Что тебе надо? Отпусти, говорю!

— Нет, милай. Так-то оно верней.

— Отпусти! Отпусти!!!

Дяди Прошин переход от спокойного, полушутливого разговора к грубости был столь неожидан, что Санька растерялся.

— Отпусти его! — закричал Колька.

Мужик начал оглядываться, всматриваться в ближний жилой дом, где зажигались вечерние огни и откуда доносилась бойкая шипящая патефонная музыка. Уже совсем стемнело.

— Тихо! Ловкость рук и никакого мошенства. Зачем золоту золото, ежли есть золотые руки. Заткнитесь!.. Мне говорили, что здесь плохой потолок. Из досок. Нонче хоть и много строят, а дыра на дыре. Полезешь наверх. Ты легкай. И посмотришь.

— Да ты что?! Не буду я. Отстань от меня. Отпусти! Слышишь?! Отпусти!!

— Не трогай его! — Колька начал бить мужика по правой руке, а потом схватился за нее. А тот свободной левой рукой взял Кольку за шиворот и отбросил. Легко, как собачонку. Дядя Проша все больше и больше злобился, сопел и отплевывался.

— Отстань! — продолжал кричать Колька, но уже не подходя к мужику.

— Отпусти. А то в брюхо пну, — погрозил Санька.

— Только попробуй. Молчите, падлы! — Он грубо дернул Саньку за руку. — А то придушу, как котят.

— Не буду я ничего делать.

— Слазь, и тогда отпущу. Честное слово, отпущу.

— Лезь сам, если хочешь. Тока тебя все одно посадят за это.

— Нне посадят. — Мужика пошатнуло. Он все-таки порядком накачался.

— Тебя все одно поймают.

— Нне поймают.

— Поймают. Всех воров сажают.

— Да, да, так прямо и сажают.

— Вот увидишь.

— Заткнись! Лезь! — Повернулся к Кольке: — А ты стой у дороги. И если что, свистнешь. Доски отдерем. И ты… — Ткнул Саньку в плечо, — спустишься в магазин. У меня веревка. Прицепишь ее. Вытащишь водки. Я дам вам денег. И тогда катитесь.

— Я воровать не буду, — просто и твердо сказал Санька. — Это стыдно. Это нехорошо.

— Лезь, пад-ла! — Мужик левой рукой схватил Саньку за ухо.

— Ой, больно! Больно! Не надо! Полезу, полезу.

— Не лезь! — крикнул Колька.

— Заткнись! — прошипел мужик.

Лестница далеко не доставала до потолка. Санька встал на последнюю, неровную, косоватую ступеньку и, протянув руки, схватился за потолок. Он ловкий, цепкий и, наверное, смог бы подняться, но не стал.

— Не. Не залезть.

— Лезь, лезь!

— Да я че — кошка, что ли?

Дядя Проша поднялся по лестнице и, тяжело сопя, приподнял Саньку.

— Лезь, падла, а то счас башку разнесу.