Вьюжной ночью

Влюбленные немножко похожи на сумасшедших. Я впервые подумал об этом, наблюдая за Роговым: он мог даже в лютую стужу, а она нередка здесь зимою, подолгу выстаивать в кустах, возле землянки, где жила Люба, и, переминаясь с ноги на ногу, по-детски похлопывая руками, ждать, когда девушка выйдет. Днем бегал в штаб, чтобы встретить ее в коридоре, и дежурные по штабу уже начали грубо выпроваживать его. Сержант наш заметно похудел, побледнел, стал растерян и странен: сидит, ничего не делая, никого не замечая, и улыбается как блаженный. А то что-то бормочет про себя. И на работе: крутит и крутит «американку», как автомат, а сам в мыслях где-то далеко-далеко отсюда, глянет на машину — не туда пошло… Но он еще вроде бы таился, скрывал свою любовь. А Люба нет. Я слышал, как она говорила девушкам-бойцам: «Я его ни на кого не променяю. Он лучше всех». Влюбленные женщины, не в пример нам, мужчинам, не боятся своей любви и готовы сказать о ней во всеуслышание.

Мне стало казаться, что Люба и Рогов похожи, как брат и сестра, хотя он был худощав, темноволос, длиннолиц, а она в телесах, светленькая, с личиком круглым, как месяц. Странное, необъяснимое сходство, появляющееся обычно у людей, уже давно живущих ладной супружеской жизнью.

3

В штабе пропали часы, принадлежавшие майору Звягинцеву, человеку, как мне тогда казалось, уже старому, с мужиковатой, на первый взгляд, даже отталкивающей внешностью, но беззлобному, честному, чем-то удивительно похожему на батальонного комиссара Дубова. Часы Звягинцев привез еще с колчаковского фронта. Они принадлежали убитому в бою командиру взвода, под чьим началом служил красноармеец Звягинцев. А взводному еще при царском режиме подарил часы его отец, а отцу — еще кто-то. В общем, часы были старые-престарые, неуклюже большие, тяжелые, с двумя крышками и надписью на внутренней крышке: кто-то когда-то кому-то подарил их. У вещей ведь, как и у людей, бывают сложные, запутанные судьбы. В штабе втихомолку посмеивались над допотопными, смешными часами, которые к тому же все время запаздывали и частенько останавливались. Но майор дорожил ими и охотно показывал их всем. Часовых мастеров в тамошних местах днем с огнем не сыщешь, и Звягинцев по моему совету вызвал вечером Рогова, который кое-что понимал в часах. И вот в эту пору, когда оба они — майор и сержант — возились со старинным механизмом, стараясь проникнуть в его тайны, командир дивизии вызвал к себе штабистов. Звягинцев ушел к генералу, а Рогов, сколько-то времени поколдовав над часами, вернулся в типографию, оставив на столе записку: «Товарищ майор! Сделал, что мог. Часы, как видите, ходят. Не знаю только, долго ли вот проходят».

Записка лежала на столе, а часы исчезли.

Подозревали Рогова. Горячие головы предлагали поступить круто: вызвать сержанта и сказать: выкладывай часы, или будет худо. Но Звягинцев наотрез отказался: «Невероятно, чтоб он… Починил и — в карман. Спрошу, но осторожно…»

Звягинцев судил да гадал, как ему быть, а Рогова в Антропово уже не было, он уехал в город с серьезным заданием: надо было получить на армейском складе новую «американку», которую нам, после долгих просьб, наконец-то дали, отгрузить ее, на конечной железнодорожной станции разгрузить и подождать автомашину. Возвратившись из командировки, он, конечно же, узнал об этой истории, бегал к майору, о чем-то долго говорил с ним и как-то сразу сник, осунулся, помрачнел, хотя вроде бы никто ни в чем не обвинял его.

Я был убежден, что Рогов не виновен и что тут что-то не чисто. А почему убежден — не смог бы сказать. Такое бывало со мной; убежден, а доказательств нет, они приходят позднее.

Весной злополучные часы нашлись, их обнаружили на дне неглубокого колодца, заваленного щепками и забитого сверху тремя досками. Колодец этот крестьяне забросили еще в двадцатых годах — перестала поступать вода. Наши интенданты решили углубить его. Рассказывали, что майор Звягинцев, которому красноармейцы принесли часы, недоуменно и комично, как мог делать только он, пожал плечами.

— Ну и чу-де-са!

— Подозрение было вроде бы на печатника Рогова, — сказал адъютант командира дивизии, все знающий, везде успевающий, не в меру бойкий младший лейтенант. — Наверное, он взял. А потом побоялся и бросил.

— Нельзя же так бездоказательно… — возразил я. Узнав о находке, я поспешил в штаб.

— Кто и зачем набросал в колодец щепок? — недоумевал Звягинцев.

— Это связисты, — разъяснил адъютант. — После того, как построили казарму. Не захотели увозить — и бух в колодец.

— Когда набросали?

Адъютант позвонил куда-то и доложил:

— Десятого мая. Ох и перетрусил старшина связистов, слушайте, даже голосок задрожал. Пакостливы, а трусливы.