– Все содержится именно здесь! – прошептал я. – Скажи мне, Блаженный Августин, что они собой представляют, чтобы я смог убедить Рамиэля и Сетия в том, что они должны помочь мне, или дай возможность убедить этих современных флорентийцев, которым сейчас нет никакого дела до этого, которые готовы лишь воевать с солдатами-наемниками безоблачной республики Венеции там, на севере. Помоги мне, святой. Я прошу тебя.
Ах, глава десятая, том девятый, я помню ее…
Августин приводил там слова Плотина или пояснял их смысл:
«…Что сам факт телесной смертности вызван состраданием Бога, который не стал бы вечно держать нас в мучениях этой жизни. Злодеяния дьяволов не считаются достойными подобного сострадания, и, испытывая все невзгоды своего существования, обуреваемые всеми душевными страстями, они не получают смертного тела, которое имеет человек, но живут в бессмертном, вечном теле».
– О да, – воскликнул я с жаром. – И это именно то, что предлагал мне Флориан, хвастаясь, что они не стареют и не разрушаются от времени, не подвержены никаким заболеваниям и что с ними я мог бы жить вечно. Дьявол, дьявол! Так вот, в этом содержится доказательство, оно здесь, у меня, и я могу показать его монахам!
Я продолжал читать, делая пропуски, чтобы извлечь по зернышку все доказательства в свою пользу. Далее, в главе одиннадцатой:
«Апулей также рассказывает о том, что души человеческие могут превратиться в дьяволов. Покидая человеческие тела, они становятся ларами – душами домашнего очага, если проявили себя достойно, а если оказались порочными, превращаются в лемуров или гусениц».
– Да, лемурами. Я слышал это слово. Лемурами или гусеницами, как Урсула, она сама говорила, что она была юной, юной, как я; они все когда-то были людьми, а теперь они – лемуры.
«Согласно Апулею, гусеницы – пагубные дьяволы, сотворенные из людей».
Меня обуяло сильнейшее возбуждение. Мне нужно было немедленно раздобыть пергамент и перья. Я должен был отметить все, что уже обнаружил, и двигаться дальше. Следующий этап – убедить Рамиэля и Сетия в том, что они впали в глубочайшее…
Мои мысли внезапно были прерваны.
Позади меня оказалась какая-то личность, вошедшая в библиотеку. Я услышал тяжелую поступь, но в ней была заметна некая приглушенность, и меня внезапно окутала полная тьма, словно все тонкие, пронырливые лучики лунного света, падавшие через проход в зале, вдруг оказались отрезанными от стола.
Я медленно повернулся и взглянул через плечо.
– И почему же ты предпочел посмотреть слева? – спросила меня эта личность.
Он возвышался надо мной, огромный и крылатый, и всматривался в меня сверху вниз. Лицо его светилось в мерцании свечей, его брови слегка поднялись, но были абсолютно прямыми, и, возможно, потому взгляд его ни в малейшей степени не казался суровым. Его буйные золотистые кудри, как на картинах кисти Фра Филиппо, ниспадали из-под огромного красного боевого шлема, а крылья на спине были вложены в плотные золотые ножны.
На нем были боевые доспехи с чеканными украшениями на нагруднике, плечи защищались огромными пряжками, а талию обвивала голубая шелковая лента При нем был меч в ножнах, а в одной руке он небрежно держал щит с изображением красного креста.
Никогда в жизни я не видел ничего подобного.
– Ты мне и нужен, – заявил я, стремительно встал и неловко задел скамью, но успел подхватить ее, чтобы она не загремела по полу. Я посмотрел ему в лицо.
– Оказывается, я понадобился тебе, – сказал он, задыхаясь в приступе еле сдерживаемой ярости. – Я – тебе! Тебе, вознамерившемуся увести Рамиэля и Сетия от Фра Филиппо Липпи! Я нужен тебе? А ты знаешь, кто я такой?
Это был великолепный голос, богатого тембра, шелковистый, неистовый и проникающий глубоко внутрь.
– Я вижу у вас меч, – сказал я.
– Ох, ну и что с того?
– Убить их, убить всех поголовно! – ответил я. – Отправимся вместе поутру в их замок. Вы представляете, о чем я говорю?
Он кивнул. – Я знаю, о чем ты мечтал, о чем болтал и что удалось собрать по крохам из твоего бредового разума Рамиэлю и Сетию. Разумеется, все это мне известно. Ты говоришь, я тебе нужен, а в это время Фра Филиппо Липпи лежит в постели вместе со шлюхой, облизывающей все его ноющие сочленения, и в особенности тот член, которым он изо всех сил стремится к ней!
– Слышать такие слова из уст ангела?.. – с удивлением произнес я.
– Не смей издеваться надо мной! Ведь я могу тебя и отшлепать.
Его крылья приподнялись и опустились снова, как если бы в такт его дыханию, вернее будет сказать, что он задыхался от обиды на меня.
– В таком случае, дайте себе волю, действуйте! – сказал я. Глаза мои наслаждались видом его жестокой, блистательной красоты, его красного шелкового плаща, схваченного пряжкой чуть пониже туники, видневшейся над краем доспехов, потрясающей гладкостью его щек. – Но только пойдемте со мной в горы и убьем их, – умолял я.
– А почему бы тебе самому не пойти туда и не расправиться с ними?
– А вы считаете, я смогу? – потребовал я ответа