В начале декабря правительству пришлось обсуждать законопроект о применении в революционное время военно-полевого судопроизводства. Его внес главный военный прокурор H. H. Маслов. Разница между военным и военно-полевым судом была довольно существенна. В судах просто военных процедура выяснения истины мало чем отличалась от обычной: судили юристы, правда, в военных погонах, процесс носил состязательный характер, обвиняемый имел право на апелляцию. Военно-полевые суды назначались из строевых офицеров, а приговоры вступали в силу тотчас же после утверждения их генерал-губернатором.
По обсуждении вопроса Совет министров решил: военно-полевые суды приносят мало пользы, больше вреда. Главное — решительность в действиях самих войск. Если раньше войска при разгоне «мятежных скопищ» применяли оружие главным образом для устрашения, то теперь им надлежало действовать совершенно иначе. «Главным основанием для деятельности войск, — записал Совет министров в мемории, — должно быть постановлено, что коль скоро они вызваны для усмирения толпы, то действия должны быть решительные и беспощадные по отношению ко всем сопротивляющимся с оружием в руках». Эту позицию правительства полностью разделял его глава: «Ввиду такого, выраженного Советом, сомнения в полезности провозглашенного нового весьма сурового закона, едва ли могущего получить на практике особое значение, приемлю всеподданнейший долг представить о вышеизложенном на высочайшее Вашего императорского величества благовоззрение, позволяя себе… высказать мнение, что военному министру надлежало бы дать кому следует категорическое указание о применении войсками полной силы и решительном действии оружием против всех оказывающих им вооруженное сопротивление и противящихся распоряжениям начальников воинских частей»106.
Командирам войсковых формирований от имени военного министра был разослан секретный циркуляр. В нем говорилось: «При подавлении разного рода беспорядков употребления оружия, конечно, следует избегать; но в тех случаях, когда беспорядки принимают характер восстания или когда производящие их употребляют оружие или чинят насилие, то войскам должно быть предписано, со своей стороны, без всякого колебания прибегать к употреблению оружия для немедленного прекращения беспорядков»107.
13 декабря министерство С. Ю. Витте вынесло единогласное постановление, отклонявшее законопроект главного военного прокурора. Исключительно по этой причине он не сделался тогда законом — как знать, что бы с ним сталось, попади он в Государственный совет, а затем на подпись императору. Правительственная мемория с отрицательным мнением по законопроекту о введении военно-полевого судопроизводства была выработана в самый разгар московского вооруженного восстания.
В ноябре 1905 года положение в Москве уже приняло опаснейший оборот. 20 ноября премьер-министр потерял связь с Первопрестольной — на московский телеграф явились забастовщики, сняли караул и разогнали персонал. Когда С. Ю. Витте потребовал усилить охрану телеграфа, ему ответили: не ранее, как вернутся войска из Маньчжурии. Московский градоначальник барон Г. П. Медем расписался в собственном бессилии остановить революцию, направив министру внутренних дел прошение об отставке. На полях прошения барона император Николай оставил меланхолическую пометку: «Грустно».
Более всего С. Ю. Витте волновала неопределенность. Он не имел достоверных сведений о том, каковы планы, намерения и силы местных революционеров. Но он знал совершенно точно: в Москве — опасная слабость правительственной власти. Должность московского генерал-губернатора в октябре — ноябре 1905 года занимал П. П. Дурново, однофамилец министра внутренних дел. Граф И. И. Толстой был неоднократным свидетелем того, как на заседаниях кабинета С. Ю. Витте нападал на П. П. Дурново за бездеятельность и призывал министра внутренних дел присоединить свой голос к его, графа С. Ю. Витте, представлениям императору о необходимости немедленно сменить московского генерал-губернатора, пока не случилось большой беды. «П. Н. Дурново, хотя и не особенно энергично защищал последнего, но от совместного воздействия на решение Государя отказывался, — пишет И. И. Толстой, — так что на меня, например, роль его в этом вопросе производила такое впечатление, что он не был согласен с резкостью нападок графа С. Ю. Витте, дипломатично ссылаясь на то, что выбор генерал-губернаторов всецело зависит лично от Государя и что, пока Его величество не выражает неудовольствия их действиями, неудобно подымать вопрос о их замене другими лицами»108. Как видно, министр внутренних дел в этом деликатном вопросе проявил полезные качества ловкого царедворца, которых так не хватало председателю правительства.