Вице-император. Лорис-Меликов

После Зивина ни о каком штурме Карса или полевом сражении с выросшей в числе аж вчетверо армией Мухтара-паши нечего было и думать. Эриванский отряд Тергукасова, обескровленный в боях у Драмдага и еще более под Даяром, по сведениям, уходил к своей границе, преследуемый вдвое превосходящей его армией Измаила-паши. Ардаганский отряд Де-веля был малочислен и способен только демонстрационными набегами – крайне редкими по причине известной робости громогласного и красноречивого генерала, – а больше самим фактом своего существования сдерживать Мухтара-пашу. Основные силы Действующего корпуса, потрепанные в Зивинс-ком сражении, тоже требовали подкреплений.

Бессмысленной – теперь это даже упрямый храбрец Гей-ман понял – стала дальнейшая осада Карса: фураж и продовольственные запасы войск стремительно иссякали, а блокадный отряд сам запросто мог оказаться в кольце: с юга, с озера Ван, двигалась только что сформированная группировка Фаик-паши, с запада угрожали основные силы противника, а гарнизон Карса, и так немалый, после Зивина усилен был 30-тысячным корпусом, который ввел в город сам главнокомандующий Ахмет-Мухтар-паша.

Поскольку розы победоносной войны увяли и осыпались, зато выросли шипы, его высочество Главнокомандующий Кавказской армией со всей своей свитою счел за лучшее покинуть войска. Надо отдохнуть от переживаний, так что в Тифлисе наместник Кавказа пробыл недолго и отправился в Боржоми. В силу чего Действующий корпус до осени остался предоставлен самому себе. На Промысел Божий и распорядительность своего командующего.

Ну и правильно. Теперь Лорис-Меликову никто не мешал. Отступление – дело бесславное, но ответственное и ума, воинской дисциплины, хитрости и осмотрительности требует, пожалуй, больше, чем безоглядный Sturm und Drang.

Вокруг Карса размещено было около сотни тяжелых осадных орудий. Хозяйство многотысячного отряда, ежедневно пополнявшееся в течение двух месяцев, тоже представляло собой ношу не из легких, а артиллерийского и интендантского транспорта явно было недостаточно, чтобы разом, в одну ночь сдвинуть всю эту махину с места. Значит, надо обратиться за помощью к местному населению, собрать арбы из ближайших деревень.

– Понимаешь, отец дорогой, – говорил Лорис-Меликов штаб-офицеру над вожатыми полковнику Кишмишеву, ставя перед ним деликатную и трудноисполнимую задачу, – нам нужно собрать пятнадцать, а лучше двадцать тысяч арб. И при этом чтоб ни одна душа не догадалась, для чего они нам нужны. Стоит среди этих турок пустить слух, будто мы снимаем осаду и отступаем, – кончай базар! Это ж такой народец – только силу уважают. Почуют, что дела наши плохи, тут же и предадут. И того гляди, как бы в спину не ударили.

– Но ведь вас все здешние старики помнят и уважают. А на Востоке стариков слушаются во всем.

– Ах, душа моя, цена их уважения известна. В ту войну меня тоже уважали. А как семнадцатого сентября штурм провалился, половина моих охотников к башибузукам перебежала. И пока я этих самых башибузуков не потрепал как следует, плохо дело было. Корки лаваша даже у армян не допросишься – боятся. А вдруг мы войну проиграем и уйдем, а им терпи потом в одиночку. Сейчас опять у населения разные толки пошли.

– Ну, это немногие панику разносят, а в целом…

– А в целом глазом повести не успеешь, запаникуют все поголовно. Мой тебе совет, душа моя: никогда не утешай себя общими словами, что, мол, мелочи, пустые слухи… В нашем деле нет мелочей. Вовремя панику не пресечешь – жди беды. Так что нам, я думаю, надо всячески демонстрировать свою силу. С сегодняшнего дня мы усилим обстрел. Пусть считают, будто мы к штурму готовимся. Вот под эту музыку и собирай подводы. И делай вид, что они к штурму нам понадобились.

В ночь с 23 на 24 июня из всех осадных батарей началась прицельная стрельба по городу и сильнейшему из его укреплений – Карадагу. Для корректировки огня была обустроена обсервационная станция. Теперь уже другого рода панические слухи терзали и окрестные деревни, и карский гарнизон – все были уверены, что под Зивином русские только отвлекали противника от главного своего удара, и вот-вот Каре выбросит белый флаг или будет разрушен.

А в наш лагерь у села Енгикей со всех сторон потекли арбы, подводы. Перевозить тяжести на глазах у местных крестьян надо было с умом. Днем арбы шли из Енгикея к другому русскому лагерю, расположенному на Александропольской дороге около деревни Кюркж-дара. Это не возбуждало в турках никаких подозрений. Зато из Мацры, что над самым Карсом, тяжести, в основном орудия, перевозились исключительно ночью и только казенным транспортом.

К ночи с 27 на 28 июня наши пушки устроили последнюю канонаду наподобие Прощальной симфонии Гайдна, в которой каждый оркестрант, отыграв свою партию, тушит свечу над пюпитром и уходит, забирая инструмент. Дав последний залп, каждая пушка тихо снималась с позиции и увозилась в ночную мглу. Последняя исполнила свою мелодию ровно в час ночи.