Витязи из Наркомпроса

— А потом, детей воспитываю не я! Воспитывает хозрасчет! Он лучший педагог! Последние годы коммуна наша жила на полном хозрасчёте. Он окупал расходы не только по школе, на жалованье учителям, на содержание кабинетов и прочие, но и все расходы на содержание ребят. Кроме того коммуна давала несколько миллионов чистой прибыли государству… Да, хозрасчёт замечательный педагог… Он очень хорошо воспитывает… Хозрасчёт гораздо добрее бюджета, во всяком случае, богаче бюджета. Я ведь мог тратить в год по 200 тысяч рублей на летние походы, мог 40 тысяч рублей заплатить за билеты в харьковские театры. Я мог купить для колонии автобус, легковую машину, грузовую машину. Разве обычная школа может позволить себе это купить? Или вот, мы с колонистами решаем: едем 500 человек по Волге на Кавказ. Для этого нужно 200 тысяч рублей. Постановили: в течение месяца работать полчаса лишних, и в результате получаем эти 200 тысяч рублей. И едем! Мы могли одевать наших мальчиков в суконные костюмы, девочек — в шёлковые и шерстяные платья! А потом, демократия. Все вопросы решал совет бригадиров. Как и должно быть в советской стране! У меня все ребята были убежденными хозяевами! А еще…

Макаренко вдруг прервал себя на полуслове, горько повел головой, будто его душил ворот тужурки…

Наташа робко спросила:

— А почему тогда в Наркомпросе вас так…

Макаренко усмехнулся:

— Я от нашего Наркомпроса начинаю приходить в восторг… грозили мне давеча прокурором… Тупые истерички! и ведь добьются-таки, что меня посадят… Так что сейчас держитесь от меня, милая девушка, подальше. Зачумленный я…

Немного помолчав, Наташа осторожно задала новый вопрос:

— А скажите, товарищ Макаренко, в детской колонии Барашево у вас знакомых никого случайно нет?

Чуть побледнев, Макаренко приподнялся на стуле, низко наклонясь прямо к Наташиному лицу, прошептал сурово:

— Слушай меня, девочка! Никому и никогда! Ни за что не говори, что ты вообще знаешь про это поганое место! И вообще… держись от этих темных дел подальше! Очень тебя прошу, пожалей себя…

«Святой человек!» — почему-то вдруг подумалось о. Савве.

Глава шестая Прогулки по тонкому льду

1.

Следующим утром Натка заявилась в Наркомат в половине восьмого утра. И с немалым удивлением на садовой, с гнутой спинкой лавочке перед входом увидела ожидающих её по прежнему глядящего букой Бекренева и благостно поглаживающего бороду Савву Игнатьевича.

— Вам что, дома делать нечего? — глядя в упор на надутого, точно мышь на крупу, своего недруга, сердито спросила Натка.

— А чего мне делать дома-то? — пожал плечами Бекренев. — Жены и детей не имею, завтрак мне готовить охоты нет… Вот думал, сперва в наркоматской столовой на шарап покушать, а потом перед началом занятий в библиотеке посидеть. Тут, сказывают, знатная библиотека…

«А! Так он не женат…» — неожиданно тепло подумала Натка. «Это многое объясняет! То-то он какой-то такой весь неухоженный, жалкий…» И тут же девушка оборвала себя. Какое ей дело до семейного положения чужого несимпатичного, весьма пожилого мужчины?… Ну, скажем, правда, не совсем уж такого и пожилого… И лицо у него такое загадочно-романтичное, со шрамом… И задница у него этакая крепкая, спортивная… Тьфу ты… Не о том ты думаешь, Натка. К тому же он явно чихать на тебя хотел, уродина ты костлявая. Без сисек.

— А вы, Савва Игнатьевич…

— А меня моя супружница из дома пинками выставила-с! Иди, ховорит, батька, и усердствуй! Не мохи придти на службу после своего начальства! Лучше ты его подожди, чем начальство тебя…

Махнув рукой на таковой нездоровый лоялизм, попахивающий буржуазным чинопочитанием, Натка со своими сотрудниками отправилась в Бюро пропусков. К её немалому изумлению, там через полукруглое окошечко, прорезанное в стене, ей выдали совершенно роскошную, пухлой бордовой сафьяновой кожи, книжицу с золотым тиснением, украшенную гербовыми печатями, в которой предписывалось всем органам Советской Власти оказывать ей всемерное содействие, а ровно ей разрешалось бесплатно перемещаться по всей территории Союза ССР на любых видах транспорта, включая паровозы и аэропланы… Бекренев и Охломеенко удостоились пока что временных пропусков, в виде коричневых картонных прямоугольников, но правда уже с наклеенными фотографиями, что избавляло их от необходимости предъявлять стрелку ВОХР паспорта. В принципе, для входа в Наркомат пропуск как таковой особо и не требовался: в прошлый раз Натка совершенно свободно зашла в здание по комсомольскому билету. Уж она и не знала, кто выписывал разовые пропуска Бекреневу и Савве Игнатьевичу, а только любой советский школьник мог зайти на прием хоть к самому Наркому, просто предъявив свой школьный матрикул, сиречь ученический билет. Не факт, что на этот прием он бы попал: строгие секретари и референты перехватили бы его ещё на подходе к залу коллегии, и направили бы по принадлежности, к примеру, к завсектору по пионерской работе… Но в здание он бы точно вошел.