Витязи из Наркомпроса

— Какие еще комиссары?! — оторопел Бекренев.

— Какие-какие… Вестимо, продовольственные! Которые с карательными казачьими отрядами по деревням разъезжали. Револьвер-мордобой-глотка. Их иначе еще «жопосеками» называли. (Подлинное название) Ну, а потом-то, да… Как мы вас, белую кость, пинками опрокинули, вот тут и настоящие комиссары образовались, красные, без подмесу… Да с тем же самым, только с другого конца. Глотка-мордобой-револьвер…

— Точнее, Наркомпрод-Продармия-продотряды…, — добавила исторически подкованная Наташа.

— И еще комбед…, — добавил Филя, как более разбирающийся в сельских реалиях.

— Вот-вот… Которые этими продотрядами из всякой деревенской рвани и пьяни и создавались! И драли комбедовцы прямо с ног у мужика годные портки, бросая ему на сменку свою обоссаную рванину Отберут хлеб, собранный тяжким трудом, ссыпят в кучи — и сгноят!

— Терпеливый же вы, батька, народ, крестьяне…

— Как же не терпеливый? Христос терпел, и нам велел… Но вот когда комбедовцы начали озоровать: брать не только излишки, а выгребать всё под чистую, не оставляя даже на посев, да над людьми измываться… вот тогда мы и поднялись! Армиями воевали… В Малороссии была крестьянская армия одна, а в Тамбовской губернии так целых две… Да уж поздно было…

— Да это и понятно, вояки из мужиков — никакие. — усмехнулся бывший поручик. — Пока власти посылают маломощные отряды, их бьют и разоружают. Но как только прибывают дисциплинированные регулярные части, то… сеятели и хранители мигом налаживают по хатам! Да и в случае победы: малость пограбили, да в закут.

— Это правда ваша… Ну, а как коммуняки оружие из сел повыкачивали… Тут уж совсем началось, в словах не опишешь! Так вот, то, что этот чин на людях катается, это для меня не в новинку… Чудно мне, старику, то, что сие вам в диковинку!

— Вы свой историко-теоретический спор уже закончили? Осудили все аграрные преступления коммунистов? — вежливо поинтересовался меж тем уже сошедший с подножки вагонетки человек в военной форме, впрочем, без знаков различия, с умным и интеллигентным московским лицом, в круглых металлических очках. — Если да, то теперь же готов вас лично проводить до самого Барашева! Вы ведь туда спешили, верно? Моя фамилия, э-э-э… Сванидзе…

— Правда? — всплеснул руками Бекренев. — Очень оригинально. Обычно ваша отважная чекистская пиздобратия представляется как-нибудь иначе, например: Иванов Иван Иванович…

— Абсолютно верно! — тонко улыбнулся товарищ Сванидзе. — Но мы представляемся так только тем, кто о наших подлинных именах потом кому-нибудь сможет рассказать!

Глава двадцать первая «Шли Дроздовцы твердым шагом, враг под натиском бежал…»

0.

Шагая рядом со своими долгожданными гостями, встрече с которыми он был несказанно рад, Николай Иванович в глубине души искренне удивлялся, отчего те наотрез отказались прокатиться на влекомой заключенными да! довольно уродливой, на его взгляд, но всё же повозке? Ведь это же живая античность: подобный рельсово-рабский транспорт широко использовался в Риме времен Империи. Например, в Сибарисе, родине ночного горшка и подогреваемых мраморных сидений. Просто следовало бы попробовать из чувства чистого любопытства — ведь такую экзотику, как рикша, можно увидать ныне только в далеком гоминьдановском Китае. Да и то не везде, безумные националисты отвергают этот вид транспорта, как унижающий человеческое достоинство. Странно, но Николай Иванович, быстро катя по чугунным рельсам, отлитым еще при проклятом царизме, себя униженным ни капельки не чувствовал.

Но, пусть! Пройтись, дыша настоеном на хвое воздухе, так не похожим на московский чад и смог, одно удовольствие. Тем более, что неторопливая ходьба, при которой работают более шестидесяти процентов групп мышц, благотворно влияет на сердечно-сосудистую систему.

А здоровье своё Николай Иванович ценил и берег, полагая, что он доживет до ста лет… совершенно напрасно полагая, добавим мы. Вот так задумаешь что-то, напланируешь, а тут и бац!

Смешно, право слово… Ходишь иной раз под руку со своей собственной смертью, а наивно полагаешь, что ты — повелитель мира… Скромнее надо быть, граждане большевики-ленинцы.

Между тем товарищ Сванидзе, чуть кривя в презрительной усмешке полные губы, неторопливо, проникновенным голосом, вещал о неизбежно грядущем счастье в отдельно взятом маленьком коллективе:

— Вот, Наталья Юрьевна… Ведь вы же Юрьевна, правда? Право, не понимаю, чем вам ваше прежнее, вполне законное отчество, Израилевна, не любо… Впрочем, на вкус и цвет все чернильные карандаши разные. Хотите быть Юрьевной, по вашему деду — так будьте, это не преступление…

— Моего отца звали Юрием. — мервея губами, произнесла Наташа. — Он был учителем, земским деятелем. Умер от тифа. Мы с мамой голодали, и вот она, чтобы спасти мне жизнь, вышла замуж за него… Израилевича…