Vita Nostra. Работа над ошибками

— Я Пароль, — Сашка положила на стол исписанную тетрадь, черное перо, будто закладка, торчало между последней страницей и обложкой. — Я… не до конца это осознаю, но боюсь даже больше, чем Дмитрий Дмитриевич. Хотя он, конечно, не умеет бояться…

Стерх открыл тетрадку, просмотрел, рассеянно кивая, будто абракадабра, написанная кровью, была естественной и вполне ожидаемой:

— Поздравляю. Работа над ошибками в целом завершена, вы вышли на новый этап, вас ждет много интересных открытий…

Он говорил совершенно не то, что хотел сказать.

— А почему, — Сашка не удержалась от упрека, — вы с самого начала мне… не объяснили?!

— Это нельзя объяснить, через это можно только пройти, — грустно сказал Стерх. — А кроме того… было совершенно неочевидно, что вы справитесь. Дмитрий Дмитриевич, например, был уверен, что… нет, не стоит и пытаться.

— Николай Валерьевич, — Сашка сделала крохотную паузу. — Почему Дмитрий Дмитриевич предъявляет претензии вам, а не Фариту Георгиевичу?

Стерх взял в руки черное перо, поднес к солнечному лучу, упавшему из окна, и перо заиграло темно-синим отсветом.

— Это, Сашенька, дела внутри нашей кафедры, и вам в них разбираться совершенно ни к чему. Маленькая шестеренка большого механизма… пребывает в гармонии, пока вдруг не меняются условия игры… и шестеренка, вращаясь как прежде, вдруг не слетает с оси… и не становится камнем в жерновах…

Сашка по-настоящему испугалась.

— Ничего, — он, кажется, спохватился. — Это совершенно отстраненные рассуждения… Я рад, что вы справились.

В голосе у него звучало что угодно, но только не радость.

— И что теперь со мной будет? — спросила Сашка. — Я окончу Институт и повторю то, что пыталась сделать на экзамене, только на этот раз у меня получится?

— Впереди долгий путь, — он избегал на нее смотреть. — Зачеты, курсовые… Я могу пообещать вам только, что буду учить вас, не делая никаких скидок. Даже если бы у меня был выбор — учить вас или нет…

— Но у вас нет выбора, потому что вы тоже сдавали тот экзамен, — Сашка сказала и тут же прикусила язык.

— Видите ли, — он вежливо улыбнулся, — в нашей природе — исполнять предназначение. Хорошо выполнять свою функцию… Я ведь как преподаватель тоже прыгнул выше головы.

Он прошелся по аудитории, положил перо на подоконник, посмотрел поверх крыш.

— И я, пожалуй, слукавил, Саша, я вас обманул, в какой-то степени я вас предал…

— Но, Николай Валерьевич…

— Да, не было другого выхода. Вы должны были либо пройти работу над ошибками, либо сломаться, развалиться изнутри и превратиться в бульон. Поэтому — маленькая хитрость. Вы не отдавали свою свободу, но вы ее отдали, потому что я научил вас выражать идеи через то, чем они не являются. Может быть, в этом и было мое предназначение, и теперь я могу спокойно уходить…

— Уходить — куда?! — с каждой секундой этот разговор навевал на Сашку все большую жуть.

— На пенсию, — Стерх рассмеялся, желая сбросить напряжение. — Фарит Георгиевич, при всей своей непостижимой логике, отлично знает, что делает…

Он открыл ящик стола. Сашка увидела в его руках маленькую книжицу в картонной обложке. Тут же узнала ее по чуть истершимся уголкам и маленькому чернильному пятну на задней стороне обложки; старая зачетка, выданная на первом курсе, с оценками, выставленными еще Портновым, с отмеченными зачетами по философии, английскому, физкультуре.

С фотографии на Сашку смотрела смертельно напуганная первокурсница. Внутри, на странице «Третий курс. Первый семестр» ее рукой в графу «Экзамен» было вписано слово «Специальность», дальше «Николай Валерьевич Стерх», а в квадрате, предназначенном для оценок, стояла пятерка.

Пятерка была выписана красной шариковой ручкой поверх толстого слоя канцелярских белил, какими раньше корректировали ошибки в отпечатанных на машинке документах. Сашка смотрела на нее, не понимая, что чувствует — точно не радость. Даже не облегчение.

Стая ворон, оккупировав липы под окнами, устроила каркающий скандал.

— Если я не опасна, — Сашка с трудом оторвала взгляд от оценки, — почему Дмитрий Дмитриевич…

— Для кого не опасны? — Стерх все еще улыбался. — Для Фарита — нет. Он может себе позволить играть с грамматическими исключениями, он знает, что Речь меняется, и его забавляют эти перемены. А Дмитрий Дмитриевич — общее правило, скрепляющее и цементирующее Речь. Он исключений не терпит.

Сашка перевернула страницу зачетки. Поперек незаполненных строчек было написано витиеватым почерком Стерха:

«Переведена на следующий курс».

Сашка листнула еще раз:

«Четвертый курс. Первый семестр».

Чистое пространство: графы для названий предметов, имен преподавателей, дат, оценок, подписей.

— Если он… не терпит, — с трудом проговорила Сашка, — как же я тогда сдам аналитическую специальность?!

— Если вы справитесь с программой, — сказал Стерх привычным учительским тоном, — усвоите необходимые навыки, продемонстрируете знания и умения…

Его интонация изменилась, голос чуть охрип:

— …Он не сможет не поставить вам зачет.