Они двигались группой, синхронно, как если бы каждый был тенью другого. Сашка остановилась у входа. Не обращая на нее внимания, пятикурсники в ногу прошли к доске с расписанием, остановились перед электронным табло, одинаковым жестом подняли головы – в этот момент Сашке показалось, что их шесть, хотя секунду назад она была уверена, что видит пять человек, двух девушек и трех молодых мужчин. И вот их уже семь, а через мгновение – снова пять; как отражения в зеркале, они повернулись и двинулись в глубь холла, ко входу в актовый зал, то совпадая в пространстве, то вновь расходясь в стороны, но никогда не сбиваясь с шага. Сашка мигнула – пятикурсников не было, у постамента каменного всадника сидел Костя с планшетом в руках.
– Ты видел? – спросила его Сашка.
– У них там консультации по дипломам, в зале, – тихо отозвался Костя, не поднимая головы. – Зависимые слова выстраиваются в однородные цепочки, чтобы экономить энергию. Цепляются паровозом к имени предмета или глаголу…
– Мы тоже такими будем?
– Мы уже такие, – Костя все еще не смотрел на нее. – Кроме тебя, конечно. Ты у нас особенная…
– Ты на меня злишься? – спросила Сашка после паузы.
– Да, – сказал Костя. – Я за тебя боюсь, как дурак. Прошла любовь, увяли помидоры, а страх остался…
Он наконец-то оторвался от экрана и посмотрел на нее снизу вверх, и Сашка увидела, что глаза у него воспаленные и очень усталые.
– Я знаю, что он был в общаге. И к тебе заходил.
– Костя, – сказала она примирительно. – Мы с твоим отцом очень давно знакомы, не волнуйся за меня… Откуда ты знаешь, кстати, что он был в общаге?
– Он ко мне тоже заходил… У тебя новое платье?
Собираясь утром в институт, Сашка надела первое, что нашлось в пакете и что не надо было гладить – трикотажное платье. Теперь, обтянутая будто перчаткой, она сама себе казалась голой.
– А чего он от тебя-то хотел? – Сашка нервно улыбнулась под его взглядом. – У тебя ведь… все нормально с учебой?
– С Физруком никогда не знаешь, нормально или нет, – тяжело сказал Костя. – А он… иногда любит поиграть в заботливого отца. И приходит, и спрашивает вот прямо твоими словами: «У тебя же все нормально с учебой? Не будет сюрпризов под зимнюю сессию?» Лицемер проклятый…
Костя вздохнул. Помолчал секунду, и лицо его чуть разгладилось.
– Ты не в буфет, случайно?
– Случайно нет, – Сашка мельком посмотрела на часы над входной дверью. – Меня ждет Стерх.
– Не по расписанию?!
– А ты знаешь мое расписание? – Сашка обернулась, уже шагая к лестнице.
Костя смотрел ей вслед – с плохо скрытой тревогой.
Поднявшись по лестнице на четвертый этаж, пройдя по скрипучему паркету через длинный коридор, она остановилась у входа в аудиторию, протянула руку, чтобы постучать, – и замерла на месте. Не потому, что услышала голоса – изнутри не доносилось ни звука. Но то, что находилось сейчас в аудитории, источало напряжение – будто низкий гул огромной колонии шершней. Сашка ощущала его не ушами и не кожей: этот звук нельзя было услышать, а только понять.
Она попятилась, ничем не выдав своего присутствия, но то, что происходило в аудитории, резко оборвалось – будто придавили рукой басовую струну.
– Войдите, – сказал Стерх непривычным, чуть хрипловатым голосом. Сашка вошла.
Стерх стоял у преподавательского кресла, навалившись ладонями на столешницу и сгорбившись сильнее обычного. А у окна маячил Физрук в своей не-человеческой ипостаси, с лицом, как маска противогаза, и напряжение, повисшее между преподавателями, казалось осязаемым, будто кислота.
– Здравствуйте, – после короткой паузы сказала Сашка.
– Вас кто-то приглашал? – глаза Физрука, со зрачками-диафрагмами, ничего не выражали.
– Я приглашал, – сухо проговорил Стерх.
По аудитории прошелся едва заметный сквозняк, хотя окна и двери были закрыты.
– Жду вас, Самохина, сегодня на занятиях, – сказал Физрук. – Следите за расписанием и не вздумайте опаздывать.
Он вышел. Сашке показалось, что Стерх вздохнул с облегчением. Свернутые крылья у него под пиджаком напряглись и снова расслабились.
– Николай Валерьевич, – Сашка запнулась. – Простите меня за все, что я вам вчера наговорила…
Он покачал головой, не стоит, мол, сожаления.
– Я Пароль, – Сашка положила на стол исписанную тетрадь, черное перо, будто закладка, торчало между последней страницей и обложкой. – Я… не до конца это осознаю, но боюсь даже больше, чем Дмитрий Дмитриевич. Хотя он, конечно, не умеет бояться…
Стерх открыл тетрадку, просмотрел, рассеянно кивая, будто абракадабра, написанная кровью, была естественной и вполне ожидаемой:
– Поздравляю. Работа над ошибками в целом завершена, вы вышли на новый этап, вас ждет много интересных открытий…
Он говорил совершенно не то, что хотел сказать.
– А почему, – Сашка не удержалась от упрека, – вы с самого начала мне… не объяснили?!
– Это нельзя объяснить, через это можно только пройти, – грустно сказал Стерх. – А кроме того… было совершенно неочевидно, что вы справитесь. Дмитрий Дмитриевич, например, был уверен, что… нет, не стоит и пытаться.