Вишневый сад. 100 лет спустя

В зале и гостиной нет никого, кроме Любови Андреевны, которая сидит, сжалась вся и горько плачет. Тихо играет музыка мелодию из “Списка Шиндлера”. Быстро входят Аня и Трофимов . Аня подходит к матери и становится перед ней на колени. Трофимов остается у входа в залу.

Аня. Мама!.. Мама, ты плачешь? А толку-то? Солнце моё, мамуся, поздно пить боржоми… Вишневый сад продан, его уже нет,но не плачь,у тебя вся жизнь впереди, осталась твоя хорошая, чистая душа… Пойдем со мной! Да пойдем уже отсюда, пойдем!.. Мы под Парижем насадим новый сад, роскошнее этого, ты увидишь его, поймешь, что вот они, новые именины сердца, праздник для души! И ещё улыбнешься, как блаженная, да, мама! Пойдем, милая! Пойдем!..

Действие четвертое

Декорация первого акта. Нет ни занавесей на окнах, ни картин, осталось немного мебели, которая сложена в один угол, точно для продажи. Чувствуется пустота. Около выходной двери и в глубине сцены сложены чемоданы, дорожные узлы и т. п. Налево дверь открыта, оттуда слышны голоса Вари и Ани. Лопахин стоит, ждет. Яша держит поднос со стаканчиками, налитыми шампанским. В передней Епиходов увязывает ящик. За сценой в глубине гул. Это пришли прощаться мужики. Голос Гаева: «Спасибо, братцы, спасибо вам».

Яша. Работяги наши прощаться пришли. Я такого мнения, Ермолай Алексеич: народ добрый, но слишком много смотрит телевизор. Озверение налицо.

Гул стихает. Входят через переднюю Любовь Андреевна и Гаев ; она не плачет, но бледна, лицо ее дрожит, она не может говорить.

Гаев. Ты отдала пролетариату все бабки, Люба. Так нельзя! Так нельзя!

Любовь Андреевна. Я не смогла! Я не смогла!

Оба уходят.

Лопахин (в дверь, им вслед) . Пожалуйте, покорнейше прошу! По бокальчику коньяку на прощанье. Хороший коньяк, 1904 года, во всей России нашел только одну бутылку. Может, её сам Чехов в руках успел подержать! Пожалуйте!

Пауза.

Что ж, господа! Не желаете? (Отходит от двери.) Знал бы – не покупал. Ну, и я пить не стану.

Яша осторожно ставит поднос на стул.

Выпей, Яша, хоть ты, давай шампусика.

Яша. С отъезжающими! Счастливо оставаться! (Пьет.) Это шампанское не настоящее, уж очень кислое, могу вас уверить.

Лопахин. Восемьсот долларов бутылка, Яшенька, Крюг Кло дю Меснил, лошара.

Пауза.

Холодильник здесь какой-то, прямо морозилка.

Яша. Не топили сегодня, все равно уезжать. (Смеется.)

Лопахин. Что ты лыбишься?

Яша. От удовольствия.

Лопахин. На дворе октябрь, а солнечно и тихо, как летом. Строиться хорошо. До зимы можно теплые контуры позакрывать. (Поглядев на часы в дверь.) Господа, имейте в виду, до самолёта осталось всего два часа сорок шесть минут! Значит, через двадцать минут едем в аэропорт. Шевелите булками.

Трофимов в пальто входит со двора.

Трофимов. Мне кажется, ехать уже пора. Лошади поданы. Черт его знает, где мои чуни. Пропали. Попёрли буржуи. (В дверь.) Аня, нет моих чуней! Не нашел!

Лопахин. А мне в Питер надо. В Питере проживу всю зиму. Я все болтался с вами, замучился без дела. Не могу без дела, не знаю, что вот делать с руками; болтаются как сиськи у старой шлюхи.

Трофимов. Сейчас мы отвалим, и вы опять приметесь клепать бабло.

Лопахин. Накатика-ка стаканчик.

Трофимов. Не стану.

Лопахин. Значит, в Москву теперь?

Трофимов. Да, провожу их в аэропорт, и в Москву.

Лопахин. Да… Что ж, профессора не читают лекций, небось всё ждут, когда приедешь!

Трофимов. А пошёл бы ты.

Лопахин. Сколько лет, как ты в университете болташься?

Трофимов. Не смешные твои приколы. (Ищет чуни.) Знаешь, вряд ли увидимся в обозримом будущем, поэтому на прощанье совет: руками не размахивай! Отвыкни от этой привычки – размахивать. И тоже вот строить свои коттеджные посёлки, рассчитывать, что из московской богатой сволочи со временем выйдут отдельные хозяева, рассчитывать и уповать на это – тоже значит размахивать… Как-никак, все-таки я тебя люблю. У тебя тонкие, нежные пальцы, как у артиста, у тебя тонкая, нежная душа… И губы… Такие чувственные…

Лопахин (обнимает его). Прощай, мой сладенький. Спасибо за все. Денег на дорогу дать?

Трофимов. Для чего мне? Не нужно.

Лопахин. Ведь у тебя нет ни хера за душой!

Трофимов. Есть. Я за перевод получил. Вот они тут, уже горит копейка на кармане. (Тревожно.) А чуней моих нет!

Варя (из другой комнаты) . Возьмите вашу гадость! (Выбрасывает на сцену пару растоптанных сношенных башмаков.)

Трофимов. Что за дела, чего вы сердитесь, Варя? Гм… Да это не мои чуни!

Лопахин. Я весной посеял маку тысячу гектар на югах, снял по двадцать центнеров с гектара, и теперь заработал четыре ярда чистыми. А когда мой мак цвел, что это была за картина! Наркоконтроль только и наркоманы задолбали. Так вот я, говорю, заработал четыре ярда и, значит, предлагаю тебе взаймы, потому что могу дать пару копеек на поддержание штанов. Тапки себе приличные купишь. Зачем же нос задирать? Я человек простой, со мной легко.